любил, он не может уйти из своего тела и только перед смертью видит возможность разрушения его. При смерти делается с человеком то же, что с бабочкой, когда она выходит из гусеницы. Мы здесь гусеницы: сначала родимся, потом засыпаем в куколку. Бабочкой же мы сознаем себя в другой жизни.
Разве мы не воскресли уже однажды из того состояния, в котором мы о настоящем знали меньше, чем в настоящем знаем о будущем. Как наше предшествующее состояние относится к теперешнему, так теперешнее относится к будущему.
Когда люди умирают, куда они уходят? А туда, наверное, откуда приходят те люди, которые рождаются. Приходят люди от бога, от отца нашей жизни — от него всякая жизнь и была, и есть, и будет. И уходят люди к нему же. Так что в смерти человек только возвращается к тому, от кого исшел.
Человек выходит из дома, и работает, и отдыхает, и ест, и веселится, и опять работает, и, когда устанет, возвращается домой.
Так же и в жизни: человек выходит от бога, трудится, страдает, утешается, радуется, отдыхает и, когда намучается, приходит домой — туда, откуда вышел.
Человек видит, как на свете и растения и животные зарождаются, растут, крепнут, плодятся, а потом слабеют, портятся, стареются и умирают.
То же самое видит человек и над своим телом, и, глядя на других людей, когда они умирают, знает и про свое тело, что оно состарится, испортится и умрет.
Но кроме того, чтò он видит на других существах и на людях, каждый человек знает в себе еще то, чтò не портится и не стареется, а, напротив, что больше живет, то лучшеет и крепнет: знает каждый человек в себе свою душу.
