в таком обществе страх и уважение закрывали ему рот. Итак, он хранил молчание, а президент сам давал ответы; они подтверждали обвинение. Президент кончил:
— Наконец, вы признаете, что сказали: «Смерть коровам!»
Только теперь из горла обвиняемого Кренкебиля послышались звуки, напоминающие шум старого железа или звон разбитого стекла.
— Я сказал: «Смерть коровам!» потому что господин полицейский сказал: «Смерть коровам!» Тогда только я сказал: «Смерть коровам!» — Он хотел дать понять, что изумленный таким непредвиденным обвинением, он, растерявшись, повторил страшные слова, которые можно приписывать ему и которых он, разумеется, не произносил.
Господин президент Бурриш понял его не так.
— Вы заявляете, — сказал он,— что полицейский первый произнес эти слова?
Кренкебиль отказался объяснять. Это было слишком трудно для него.
— Вы не настаиваете, И вы имеете на это полное основание, — сказал президент.
И он велел позвать свидетелей.
Полицейский, номер 64, носящий имя Бастиен Матро, поклялся, что будет говорить правду и только одну правду. Потом он изложил следующее:
— Отправляя свою службу двадцатого октября, в час пополудни, я заметил в улице Монмартр человека, показавшегося мне уличным торговцем. Тележка его незаконно стояла на месте, у дома номер триста двадцать восемь, что послужило поводом к скоплению здесь экипажей. Я три раза отдал ему приказание проезжать, но он отказался удовлетворить его. Когда же я предупредил его, что составлю протокол, он крикнул мне: «Смерть коровам!» — что мне показалось очень оскорбительным.
Это простое и сжатое объяснение было с видимою благосклонностью выслушано трибуналом. Защита представила госпожу Баяр, сапожницу, и господина Давида Матье, главного доктора больницы Амбруаз-Паре, кавалера Почетного легиона. Госпожа Баяр ничего не видела и ничего не слыхала. Доктор Матье находился в толпе, собравшейся вокруг полицейского,
