В ней не осталось и следа прежней жизнерадостности. Она не могла понять, зачем, за что эта жестокость, и умирала и радовалась, что она уходит из этого бессмысленно жестокого мира.
— А вот и барынька сама, — проговорил помощник полициймейстера.
— Пожалуйте, пожалуйте сюда. Это кто такой! Кто он вам? — Альбина ничего не отвечала и только остановившимся взглядом смотрела на мужа.
— Муж он вам? — повторил полициймейстер.
— Оставьте его! — вскрикнула Альбина. — Он ни в чем не виноват. Я виновата. Я. Меня берите.
— Это там разберут, а вы, сударыня, побудьте тут. И до вас дело дойдет, — сказал полициймейстер,[1] отстраняя ее, и, обернувшись к солдатам, кивнул им, указывая на Мигурского.
Солдат, позванивая цепями, подошел к Мигурскому и стал надевать на него наручники.
— Вшистко разем! Всё вместе, — вскрикнула она и, оттолкнув от себя[2] пытавшегося удержать ее полициймейстера, подбежала к мужу, обняла его за шею и прижалась к нему, вся трясясь от рыданий.
Мигурского судили и приговорили за побег к прогнанию сквозь 1000. Его родные и Ванда, имевшая связи в Петербурге, выхлопотали ему смягчение наказания и его сослали на вечное поселение в Сибири.
Там, очень скоро после переселения туда, умерла, зачахнувшая от горя Альбина. Она до последних дней не могла понять, зачем, за что эта жестокость, и, умирая, радовалась, что уходит из этого бессмысленного и жестокого мира.
— А вот и барынька сама, — проговорил полициймейстер. — Пожалуйте, пожалуйте сюда. Это кто такой? Кто он вам?
Альбина ничего не отвечала и только остановившимся взглядом смотрела на мужа.
— Муж он вам? — повторил полициймейстер.
— Я, я одна виновата... Прости меня!.. — и она бросилась к мужу.
— Там разберут кто виноват. И до вас дело дойдет, — сказал полициймейстер, и, обернувшись к солдатам, кивнул им, указывая
