Все наши беды оттого, что мы забываем про то, что Бог живет в нас, и продаем этого Бога за чечевичную похлебку телесных радостей.
Говорить о том, что основа всего телесная и что духовное есть произведение телесного, все равно, что сказать, что основа моей телесной жизни есть та пища, которой я питаюсь. Хотя совершенно справедливо, что без пищи я бы не мог жить, и что все мое тело есть только превращенная пища, вся моя телесная жизнь не есть пища. Пища есть только одно из условий моей телесной жизни, жизнь же моя зависит от сложного устройства моего тела со всеми его отправлениями.
То же самое и про тело и духовное существо. Хотя я не знаю всего моего духовного существа без тела, я знаю, что тело есть только одно из условий сознаваемого мною духовного начала. Не было бы тела, не было бы не только пищи, но и самого понятия пищи. Точно так же не было бы духа, не было бы ни тела, ни этого понятия. Начало всего — мое духовное сознание жизни.
Без веры в жизнь вневременную и внепространственную не может быть ни разумной, ни доброй, ни счастливой жизни.
Человек сознает в себе две жизни: одну — телесную, которая постепенно ослабляется и идет к смерти, и другую — духовную, которая постоянно усиливается от рождения и до смерти. (Лao-Tce прекрасно говорит, что то, чтò слабо и гибко, как ребенок, то могущественно и полно жизни; то же, чтò сильно и твердо, то близится к смерти.) Если человек не знает этой второй, увеличивающейся, усиливающейся жизни, он находится в положении человека, приговоренного к казни, которая не переставая понемногу совершается. Положение это ужасно, но стоит человеку сознать себя в своем духовном существе, и он видит обратное: уже не постоянное уничтожение, а постоянное возрастание того, чтò он считает собою.
