не могу. Если бы я Его понял, я бы дошел до Него, и стремиться бы некуда было, и жизни бы не было. Я Его понять и назвать не могу, а вместе с тем знаю Его, — знаю направление к Нему, и даже изо всех моих знаний это — самое достоверное.
Странно, что я не знаю Его, а вместе с тем мне всегда страшно, когда я без Него, а только тогда не страшно, когда я с Ним. Еще страннее то, что знать Его больше и лучше, чем я Его знаю теперь, в моей теперешней жизни, мне и не нужно. Приблизиться мне к Нему можно и хочется, и в этом моя жизнь, но приближение нисколько не увеличивает и не может увеличить моего знания. Всякая попытка воображения о том, что я познаю Его (например, что Он творец, или милосерд, или что-нибудь подобное), удаляет меня от Него и прекращает мое приближение к Нему. Даже местоимение «Он», относимое к Богу, уже несколько нарушает для меня Бога. «Он» как-то умаляет Его.
«Зачем ты спрашиваешь об имени Моем?» говорит Бог Моисею. «Если ты за тем, чтò видишь, за тем, чтò движется, можешь видеть то, чтò всегда было, есть и будет, то ты знаешь Меня. Мое имя такое же, как моя сущность. Я — сущий, Я — то, что есть. Кто желает знать Мое имя, тот не знает Меня».
Бог это — то самое свободное, самое могущественное, самое совершенное, чтò мы можем вообразить себе. Жизнь человека в том, чтобы приближаться к тому, чтò мы называем Богом. Приближаться же значит увеличивать в себе всё свободное, всё сильное, всё хорошее.
Когда нет ослепляющего тебя солнца, ты видишь все бесчисленные, бесконечно великие звезды и не можешь сомневаться в том, что они есть. Но взойдет солнце — и ты не видишь их. Так и ты, человек, не видишь Бога, пока ослеплен соблазнами мира. Но Он есть и не может не открыться тебе.
