Попов и Буткевич. Вечером приехала Таня и еще куча народа. Теперь играют наверху со скрипкой. Прочел повесть какой-то барыни — плохая.
Думал только одно: Как ни мало бойся смерти, нельзя, нельзя приступить к этому переходу, такому, какого не было со дня рожденья, — без замиранья сердца. Знаю я, что иду я туда, quo non nati jacent,[1] что иду я к тому доброму Богу, от к[оторого] я исшел, но не могу без замирания сердца приступить к этому, как не мог бы без замиранья сердца пуститься из балона на парашюте, как бы ни был уверен в верности парашюта.
[21 августа.] Никак не думал, что опять пролетело 13 дней. Завтра 22.
Нынче 21 Ав. Я. П. 92. Всё так же вяло живу, весь поглощенный только своей статьей, к[оторую] всё не кончаю. За это время получил и написал длинное письмо Прокопенке в ответ на его — о живом Христе. В письме этом надо поправить следующее: Я написал сначала, что пылкие, славолюбивые люди, потом написал: некоторые; но надо было написать ни то, ни о другое, а люди, поверхностно понявшие учение Христа, понявшие только последствия его, а не самый способ его, состоящий в установлении каждым человеком своего отношения к Богу; для достижения этих последствий устраивают сообщества людей, требующих друг от друга исполнения известных поступков и, кроме того, стараются сами или напугать или расчувствовать себя различными представлениями так, чтобы желательные последствия были исполнены. Нынче ходил в другой раз с Сашей за орехами. Попов переписывает. Я как будто подвигаюсь тем, что более ясна связь и, главное, что выкидываю красноречие. За это время думал:
1) О воспитании был разговор. С[оня] говорит, что она видит, что дурно воспитывает, что гибнут физич[ески] и нравств[енно]. Но что же делать? Как будто говорят все: Там, что хорошо или дурно — это всё равно, а вот у меня есть одна жизнь, и у детей одна жизнь. И вот я эту одну жизнь погублю, уже не преминую.
- ↑ [где покоятся нерожденные,]
