171. 6536. и продолжение Воск[ресенъя]. — Этот замысел не был Толстым осуществлен. См. т. 33.
172. 664-6. говорил много с Софрон[овым] и вечером с Новиковым. — Сергей Павлович Софронов (1863—1915), единомышленник Толстого, приезжал из с. Ирошниково Владимирской губернии в Москву повидаться с Толстым. О нем см. т. 52, комментарий к Дневнику от 22 августа 1894. — О Михаиле Петровиче Новикове см. прим. 168.
173. 6613-14. Вчера б[ыла] куча посетителей. — 30 ноября у Толстого были писатель кн. Дмитрий Николаевич Цертелев (1852—1911), с которым он играл в шахматы, А. Н. Дунаев, П. А. Буланже, И. И. Горбунов-Посадов, К. А. Михайлов и сын друга Толстого врач Андрей Гаврилович Русанов (р. 1874), впоследствии профессор. О первых четырех см. т. 50 (по указателю), о Михайлове см. прим. 294.
Друзьям своим Толстой читал вслух статью М. П. Новикова. См. прим. 168 и ДСАТ, III, стр. 131.
174. 6713. Робинзон, — имя героя известного сочинения английского писателя Даниэля Дефо (1660—1731): «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, йоркского моряка, рассказанные им самим». — Толстой считал это сочинение «образцовой» книгой для детского чтения и любил его перечитывать. («Лев Толстой в последний год его жизни», дневник В. Ф. Булгакова, изд. 3-е, М. 1920, стр. 344, запись 11 октября 1910 г.)
175. 6720. Так это и б[ыло] и с декабристами — Л. Н. Толстой лично был знаком с некоторыми декабристами, уже по возвращении их из ссылки. Он встречался с М. И. Муравьевым-Апостолом, кн. С. Г. Волконским, Д. И. Завалишиным, П. Н. Свистуновым, А. П. Беляевым (его воспоминания Толстой редактировал — «Русская старина», 1880, т. XXIX и сл.). В письме к духобору И. Е. Конкину от 24 февраля 1901 г. Толстой, между прочим, писал: «Довелось мне видеть возвращенных из Сибири декабристов и знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всякими почестями и богачеством. Декабристы, пожившие в каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было помянуть свою жизнь. Казалось, как несчастны были приговоренные и сосланные, и как счастливы спасшиеся, а прошло 30 лет и ясно стало, что счастье было не в Сибири и не в Петербурге, а в духе людей, и что каторга и ссылка и неволя
