что онъ и всѣ другія клѣтки пмѣютъ источнпкомъ одно общее начало.
Изъ этого пониманія жизни прямо вытекаетъ нравственное ученіе всѣхъ религій. Человѣкъ, духъ, сынъ божій, братъ всѣхъ существъ, призванъ служить всѣмъ существамъ, Всему, Богу. Какъ хорошо! Особенно ясно выясняется изъ этого пониманія жизни нравственное обязательство[1] нетолько не уничтожать жизнь существъ, но служить жизни. Жизнь всякая есть проявленіе Бога. Уничтожить жизнь значить уничтожить органъ, вмѣстѣ со мной служащій Богу — служащій и мнѣ.
20 Мая 1904. Я. П.
Послѣдніе дни писалъ предисловіе къ ст[атьѣ] Ч[ерткова]. Кое что добавилъ къ войнѣ. А передъ этимъ дня два ничего не дѣлалъ. Здоровье недурно, хотя чувствую убыстряющееся приближеніе къ переходу.
1) Часто съ необычайной ясностью чувствую, сознаю случайность этого міра, этой жизни. Она — не все, но она и не ничто, она — частица Всего.
2) Ѣхалъ верхомъ дорожкой между только посаженными крошечными березками и 40-лѣтними старыми березами моей посадки и живо представилъ себѣ, какъ черезъ 40 лѣтъ крошечныя березки будутъ старыя, а на мѣсто старыхъ будутъ молодыя отъ корня. И эта мысль — боюсь глупаго самомнѣнія, но всетаки скажу — эта мысль показалась мнѣ тѣмъ же, чѣмъ было упавшее яблоко для Ньютона. Я подумалъ: что такое значитъ то, что я знаю, что будетъ черезъ 40 лѣтъ, черезъ минуту, черезъ 100 лѣтъ; могъ бы знать — ничто не мѣшаетъ этому — могъ бы знать, что будетъ черезъ 1000, миліоны лѣтъ? Что это значитъ? Значитъ, что во мнѣ есть разумъ, предвидящій будущее, уничтожающій время. Время есть для моего тѣла, но для разума есть только болѣе и менѣе ясное.[2] Болѣе ясное я называю настоящимъ. Но его нѣтъ. Это только точка соприкосновенія, менѣе ясное я называю прошедшимъ, еще менѣе ясное я называю будущимъ. Такъ что наиболѣе ясное есть прошедшее, ближайшее къ настоящему, менѣе ясное — будущее, и тѣмъ
