народа. Нынче Бутурл[инъ], Беркенгеймъ, М[ихаилъ] С[ергѣевичъ]. Думалъ очень, очень хорошо
1) Вчера еще о томъ, что чувствую возможность жизни, вполнѣ руководимой одной любовью. Начинаю понимать возможность того, чтобы, сходясь съ людьми, не переставая помнить о томъ, что нужно другому, а не мнѣ: помнить, что интересъ жизни долженъ быть не «я», а «ты», или ОНЪ. Возможно, возможно.
2) О непротивленіи злу: тѣ, кто,[1] признавая какую бы то ни б[ыло] нравственность, находятъ, что нельзя всетаки допустить законъ непротивленія, совершенно подобны тому человѣку, к[оторый] въ математикѣ допускалъ бы равенство квадрата гипотенузы суммѣ квадр[атовъ] катетовъ или еще подобн[ые] математ[ическіе] выводы и между тѣмъ говорилъ бы, что признаніе прямой линіи кратчайшимъ разстояніемъ между двумя точкам[и] всетаки парадоксально и преувеличенно. Подобны[2] п[отому], ч[то] какъ вся геометрія[3] не можетъ существовать безъ положенія о томъ, ч[то] прямая есть и т. д......., такъ и никакая нравственность не можетъ существовать безъ положенія о любви, включающей въ себя непротивленіе. А всякое нравственное ученіе основано на любви.
20 Іюля 1908.
Записано 11 І[юля]: «Письма сочувств[iя] о статьѣ». Теперь письма ругательныя, и довольно много. И грустно. Здѣсь Вѣрочка и Мар[ія] Ал[ександровна]. Очень хорошо съ об[ѣими] С. (читающій да разумѣетъ). Нога болитъ все хуже и хуже. Все чувствую близость смерти. Записать много есть.
1) Я — это сознаніе Бога.
2) Ѣду верхомъ въ глуши и вижу въ чащѣ какія-то созрѣвшія ягоды. И подумалъ. Никто не увидитъ этихъ ягодъ, никому онѣ не нужны, и имъ никто не нуженъ, а они неукоснительно, во всю дѣлаютъ [не] свое дѣло, а то, какое имъ предназначено, исполняя волю Того «Я», к[оторое] въ видѣ отдѣльнаго существ[а] живетъ въ этомъ растеніи. Также и человѣкъ, отличаясь
