оскоплении, и я не мог дать убедительного доказательства неправильности этого. Он говорит, ч[то] в послесловии к Крейц[еровой] Сон[ате] есть подтверждение этого. Потом он говори[л] с Сашей, удивляясь на роскошь жизни, в к[оторой] он нашел меня.
Много думал, но ничего и в книжку не записал, от слабости. Иду обедать. ―
[2 сентября.]
[1]Не помню, что было вечером. Записать нечего.
1 Сент. Встал рано, гораздо бодрее. ― Но ничего не работал. Кажется, читал. На душе всё стыдно. Потом приезжие из Киева ― парикмахер и глухонемой Миллер, богатый. Глухон[емой] читал и хочет жить по-христиански. Оч[ень] интересен. Ездил верхом в Телятинки. Вечер, как всегда, тяжелый.
Записываю за два дня и потому не помню. Нынче 2-е Сент.
Вчера утром ходил. Говорил немного с Берсом. Ни на ком, как на оч[ень] неумных людях, не очевидно то разрушение, dévastation всего духовного и замена всего нужно[го] неразберимой кашей. Писал письмо польке. Кажется, порядочно. Пришли опять Киевский и Миллер, и мне б[ыло] больно слышать рассказ Киевского о том, как он встретил бабу, у к[оторой] загнали лошадь и требовали рубль, и как она ругала меня и всех нас чертями, дьяв[олами]. «Сидят, лопают, черти...» Кроме того, говорил и про то, что мужики уверены, ч[то] я всем владею и лукавлю, прячась за жену. Оч[ень] б[ыло] больно, к стыду моему. Я даже оправдывался. Потом поехал с Сашей верхом и дорогой справлялся. Да, это ― испытание, надо нести. И на благо. Впрочем, то, ч[то] это на благо, я понял, почувствовал только нынче, и то не совсем.
[2]Обед. Голденв[ейзер] хорошо оч[ень] играл. Ив[ан] Ив[анович]. Да, вчера продиктовал Саше письмо Дундуковой. ― Встретил на прогулке возвращающихся из ссылки революционеров. От души говорил с ними.
Сегодня мало спал, но свеж. Только вышел ― баба, у к[отор]ой загнали двух коров и 2-й день не выпуска[ют]. Оч[ень]
