Это письмо является ответом на недатированное письмо С. И. Толстого от середины ноября 1852 г.
«Хотя наша переписка перервалась с тобой довольно неприятным образом, я не могу не писать тебе, во-первых, для того, чтобы известить тебя, что мы, в особенности я, были приятно обрадованы, прочитав твою повесть. Я получаю «Современник», и ты можешь себе представить, на первых строках «Истории детства» я догадался, что это твое. Кроме меня, Ферзен (который между прочим женился) и Костинька то же по чутью узнали, что это твое сочинение. Оба им очень довольны, так же как и я. Вероятно, ты на Кавказе получаешь все русские журналы, и в таком случае тебе излишне говорить, что «Отечественные записки» тебя расхвалили. Я с нетерпением жду еще чего-нибудь твоего в «Современнике» и боюсь, чтобы ты, возгордясь своим первым успехом, не написал чего нибудь слабее твоей первой литературной попытки. Боюсь же, чтобы ты не возгордился от того, что я даже, неизвестно почему, сделался горд тем, что ты пишешь. Кстати, прочти в октябрьском нумере «Современника» в современных заметках листок, который я к тебе кстати посылаю. Не знаю, на твой ли это счет или нет толкует этот господин. Я посылаю тебе этот листок, чтобы указать место, где находится эта статья, и советую тебе прочесть ее всю, ты же «Современник», вероятно, или получаешь, или у кого нибудь берешь. Прочитав твою повесть раза два с большим вниманием, меня ужасно стало беспокоить то, что может она мне показалась отличною потому только, что ее писал ты, и что все лица, в ней находящиеся, мне совершенно известны, и что на человека незнакомого с ними она произведет другое впечатление. Потом я успокоился, потому что видел многих людей, ее читавших, которые отзывались о ней как нельзя лучше.
Напиши мне пожалуйста, что ты намерен делать эту зиму. Будешь ли ты в России, или останешься на Кавказе; естьли бы я знал, что ты наверно будешь на Кавказе, я может быть к вам туда приехал. Может быть, эта поездка помогла бы мне разорвать узы, которые меня — увы! — очень тяготят. Естьли же ты приедешь сюда и, получа офицерский чин, выйдешь в отставку, то я хочу тебе предложить вот что: устроимся так, чтобы нам жить вместе где-нибудь, в Москве ли, в Петербурге ли, в Одессе, даже, естьли пустят, то за границей. Я знаю, ты скажешь, что это нельзя, потому что характеры у нас слишком неодинаковы, и что мы не уживемся, что я буду наводить иногда на тебя тоску моей положительностью. Я же думаю, что так как те времена прошли, когда мы могли поссориться за то, что ты измучил мою лошадь или не спросясь у меня, велел заложить мой экипаж, так точно прошли и те времена, когда мы не могли с тобой ужиться.— Жить поодиночке мы можем тихо, вместе же, особенно естьли бы подался на эту штуку Николенька, мы могли бы жить en grand [широко], как говорит Тейльс, и жизнь бы нам была приятнее, потому что у нас образовался бы семейный кружок un chez soi [свой уголок], которого у нас никогда не было, и от недостатка которого ни ты, ни я не могли себе найти до сих пор постоянной оседлости. Может нам будет случаться и ссориться, да по-моему лучше иметь, с кем поспорить, чем прийти в пустой номер, где нет никого, кроме твоего человека, благо еще никто
