дяди Ерошки «бросилъ, простилъ всѣмъ». Книгъ онъ тоже не читалъ.
Послѣднее его письмо вскорѣ послѣ бѣгства Кирки было къ пріятелю. Вотъ что онъ писалъ тогда изъ похода. —
«Ты знаешь мою привычку соблюдать въ душевныхъ дѣлахъ обычаи немѣцкихъ хозяекъ: одинъ разъ послѣ долгаго время все повѣрить, перемывать, перестанавливать. Нынче цѣлый день я занимался такимъ мытьемъ и повѣркой. И было отчего. Со времени моего послѣдняго письма случилось со мной самое важное происшествіе въ жизни — я былъ счастливъ и продолжаю быть счастливъ. Но я растерялся въ первое время и только теперь въ походѣ, одинъ т. е. безъ нея, я въ первый разъ оглянулся на себя, вспомнилъ про свое существованіе и подумалъ о немъ. Ты ошибся, полагая, что я отрекусь отъ письма, которое писалъ тебѣ, что мнѣ стыдно станетъ. Прошло три мѣсяца и, вспоминая это письмо, мнѣ кажется только, что напрасно я вовсе писалъ тебѣ объ этомъ, — всего я высказать не могъ и сказалъ пошло, мало, бѣдно въ сравненіи съ тѣмъ, что есть. — Теперь не буду тебѣ писать ничего про «то» и какъ все случилось, скажу только, что я счастливъ, спокоенъ и чувствую себя сильнымъ, какъ никогда не былъ въ жизни. Жизнь моя теперь ясна для меня, я ужъ не одинъ и знаю свое мѣсто и знаю свою цѣль. — Жена моя — Марьяна, домъ мой — Новомлинская станица, цѣль моя — я счастливъ, вотъ моя цѣль. Кто счастливъ, тотъ правъ! — Какихъ же еще цѣлей, желаній, какой еще правды, когда чувствуешь себя на своемъ мѣстѣ во всемъ Божьемъ мірѣ, когда ничего больше не хочешь? — И я ничего не хочу, исключая того, чтобы не измѣнилось мое положеніе, хочу только отрѣзать себѣ всѣ пути отступленія изъ своего положенія, исключить все ненужное изъ моего свѣтлаго круга. —
Впрочемъ объяснить этаго нельзя, да и незачѣмъ.
Скажу тебѣ существенное и цѣль этаго письма, которая есть просьба. Мужъ Марьяны пропалъ безъ вѣсти, она полюбила меня (слова «полюбила меня» были замараны и было поправлено): она отдалась мнѣ. И это невѣрно. Она не полюбила меня — избави Богъ отъ этаго мерзкаго изуродованнаго чувства; я мущина, она женщина, я подлѣ нея жилъ, я желалъ ее, она отдалась мнѣ. И не она отдалась мнѣ, а она приняла меня въ свой простой, сильный міръ природы, котораго она составляетъ такую же живую и прекрасную часть, какъ облако, и трава, и дерево.
И я ожилъ и сталъ человѣкомъ только съ тѣхъ поръ, какъ вступилъ въ этотъ міръ, который всегда былъ передо мной, но который въ нашемъ быту, какъ заколдованный кругъ, закрытъ для насъ.
Знаю и вижу твое презрѣнье; но жалѣю и презираю твое презрѣнье. «Человѣкъ тѣмъ человѣкъ, что онъ любитъ не какъ