Кто изъ насъ не былъ молодъ, кто не любилъ друзей, кто не любилъ себя и не ждалъ отъ себя того, чего не дождался? Кто въ ту пору молодости не бросалъ вдругъ неудавшейся жизни, не стиралъ всѣ старыя ошибки, не выплакивалъ ихъ слезами раскаянія, любви и, свѣжій, сильный и чистый, какъ голубь, не бросался въ новую жизнь, вотъ вотъ ожидая найти удовлетвореніе всего того, что кипѣло въ душѣ? Олѣнинъ былъ въ этой блаженной порѣ молодости. Хотя уже не разъ онъ говорилъ себѣ, что нашелъ теперь несомнѣнно ту дорожку, которая ведетъ къ счастью, и, далеко не дойдя до цѣли, расходился въ сторону, заблуждался и останавливался. Онъ и теперь твердо былъ увѣренъ, что нашелъ настоящую дорогу и уже никогда не ошибется. И эта дорожка была военная служба на Кавказѣ, которую онъ начиналъ 25-ти лѣтнимъ юнкеромъ.
Съ 18-ти лѣтъ еще только студентомъ Олѣнинъ былъ свободенъ, такъ свободенъ, какъ только бывали свободны русскіе люди. Въ 18-ть лѣтъ у него не было ни семьи, ни вѣры, ни отечества, ни нужды, ни обязанностей, былъ только смѣлый умъ, съ восторгомъ разрывающій всѣ съ пеленъ надѣтыя на него оковы, горячее сердце, просившееся любить, и непреодолимое желанье жить, действовать, идти впередъ, вдругъ идти впередъ, по всѣмъ путямъ открывавшейся жизни.
Странно поддѣлывалась русская молодежь къ жизни въ последнее царствованіе.[1] Весь порывъ силъ, сдержанный въ жизненной внѣшней дѣятельности, переходилъ въ другую область внутренней дѣятельности и въ ней развивался съ тѣмъ большей свободой и силой. Хорошія натуры русской молодежи сороковыхъ годовъ всѣ приняли на себя этотъ отпечатокъ несоразмѣрности внутренняго развитія съ способностью дѣятельности, празднаго умствованія, ничѣмъ не сдержанной свободы мысли, космополитизма и праздной, но горячей любви безъ цѣли и предмета.
Сынъ средней руки русскаго дворянина и матери — бывшей фрейлины и чопорной дамы, умершей послѣ его рожденія, онъ росъ въ деревнѣ на рукахъ отца-предводителя и старой тетки. Отецъ умеръ, когда еще ребенокъ не успѣлъ оцѣнить его. И когда старые друзья отца встрѣчались съ сыномъ и, взявъ его за руку и глядя ему въ лицо, говаривали: «какъ я любилъ вашего отца! Какой славный, отличный человѣкъ былъ вашъ батюшка!» — мальчику казалось, что въ глазахъ друзей проступали слезы, и ему становилось хорошо. Отецъ такъ и остался для сына туманнымъ, но величаво мужественнымъ образомъ простого, бодрого и всѣми любимаго существа. Образъ матери былъ еще болѣе туманный и еще болѣе прекрасный.
- ↑ Поправлено въ последнія времена.
