несколько дней следовал за нею, и это ему было приятно. Потом, следуя за ней, стал посвистывать; затем стал ее провожать и разговаривать с нею, и, наконец, дело дошло до того, что назначил ей свидание. Затем, когда он шел на свидание мимо окон дома, в нем происходила страшная борьба чувственного соблазна с совестью. В это время Илья (второй сын), увидев отца в окно, окликнул и напомнил ему об уроке с ним по греческому языку, который был назначен на этот день, и тем самым помешал ему. Это было решающим моментом. Он точно очнулся, не пошел на свидание и был рад этому. Но этим дело не кончилось. Чувственный соблазн продолжал его мучить. Он пробовал молиться, но и это не избавляло его от соблазна. Он страдал и чувствовал себя бессильным. Чувствовал, что наедине он каждую минуту может поддаться соблазну, и решил испытать еще одно средство — покаяться перед кем-нибудь, рассказать всё подробно о силе подавляющего его соблазна и о душевной слабости его самого перед соблазном. Вот почему он и пришел ко мне и рассказал все подробно, чтобы ему стало как можно больше стыдно за свою слабость. Кроме того, чтобы избавиться от дальнейших условий соблазна, он просил меня каждый день сопутствовать ему во время прогулок, когда он обыкновенно бывает совершенно один. (В. И. Алексеев, «Воспоминания», стр. 57—59 ГТМ).
О помощи В. И. Алексеева в освобождении от «соблазнов» Толстой рассказывает и А. Б. Гольденвейзеру: «Раз, когда мне Василий Иванович Алексеев, в то время когда я был в самом разгаре своей помещичьей жизни, впервые высказал мысль, что земельная собственность — зло. Я помню, как меня поразила эта мысль, и как сразу для меня открылись совершенно новые горизонты» (А. Б. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого» I, М. 1922, стр. 140).
1886 г. Ноябрь—декабрь?
Я получилъ рукопись Т. М. Бондарева1 и написалъ ему. Не отвѣчалъ я долго и потому, что ничего не могъ сообщить ему о напечатаніи его рукописи и потому, что очень былъ боленъ. Помнится, вы мнѣ писали послѣдній разъ недружелюбно,2 и это очень огорчило меня. Всѣ люди добры и ищутъ истины и добра, и если въ своихъ разсужденіяхъ они расходятся, то это только недоразумѣніе и поэтому всегда удобнѣе просто простить человѣка за высказанное имъ противное мнѣ мнѣніе, будучи увѣреннымъ, что разногласіе происходить отъ недоразумѣнія (недоразумѣнія, которое очень часто не умѣютъ люди разъяснить, живя вмѣстѣ, тѣмъ болѣе судя другъ о другѣ издалека по отрывкамъ мысли). Такой образъ дѣйствій желателенъ и разуменъ, п[отому] ч[то] во имя неважнаго не нарушается самое важное. Не важное — разсудочная дѣятельность, важное —
