вместо всего этого нашел то христианское разумное и братское письмо, которое вы написали.
Всей душой подписываюсь под мыслью, которую вы выражаете и в том письме, о том, что дело наше главное в том, чтобы всегда каждый мог держать себя открытым для христианского, т. е. любовного, ответа не словом только, но делом на все те требования, которые предъявляет к нам жизнь. Что будет с каждым из нас, никто не знает и не может знать; но что должен делать каждый при всем том, что может случиться с ним, каждый знает и не может не знать, и в этом всё.
Передайте от меня Файнерману, чтобы он не имел на меня недоброго чувства за то, что я не так ответил на его письмо,1 как бы он хотел. Очень может быть, что я не так ответил, как должно было, и что его упрек в холодности справедлив. Если это так, то прошу его простить меня. Я думаю, что я действительно и вследствие своего столь далекого от желаемого мною положения, и вследствие лет, живу в слишком отвлеченном мире и недостаточно сочувствую потребностям практического осуществления исповедуемого нами учения; и каюсь в этом грехе.
Прощайте пока.
Печатается по рукописной копии из AЧ. Дата Толстого «26» (в тексте письма) уточняется на основании записи в его Дневнике 15 сентября о получении письма Прокопенко (см. т. 52, стр. 72).
Письмо Прокопенко, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 См. письмо № 322.
1892 г. Октября 1. Я. П.
Дорогой друг Поша! Сейчас получил ваше письмо Тане. Все мы страшно взволнованы болезнью М[арьи] П[етровны] и стремимся к вам, но всех нас не пускают. Тани нет. Она в Москве. Маша, однако, не отчаивается поехать сменить вас у больной. Пожалуйста, извещайте о М[арье] П[етровне]. Вы всё не велите беспокоиться о вас, а я не могу думать о вас без укоров совести
