Любочка.
Нѣтъ... Оставьте...
Вы не оживленны нынче. Неужели вамъ не пріятно, моя милая, что мы ѣдемъ?
Мнѣ все равно, я только[1] устала... Отчего вы Дуняшу не взяли?
Вотъ опять! Я не считаю себя вправѣ тревожить васъ вопросами. Вы такъ же свободны, какъ и я, и впередъ и всегда будетъ [такъ]... Другой бы мущина считалъ бы, что имѣетъ права на васъ, а я признаю полную вашу свободу. — Да, милая,[2] жизнь ваша устроится такъ, что вы скажете себѣ скоро: да, я вышла изъ тюрьмы на свѣтъ Божій.
Зачѣмъ вы не взяли Дуняшу?
То было бы барство, дрянность, она бы стѣснила насъ. (Придвигается ближе.) Теперь можно поцѣловать васъ?
Оставьте! Да вы вымойте чашки, грязь какая!
Это ничего. (Заливаетъ чай и пьетъ.) Что же, можно поцеловать? Вы скажите, когда можно будетъ. Не хотите ли отдохнуть? Я уйду. Я никогда не стѣсню вашей свободы.
Нѣтъ.... да.... нѣтъ... Мнѣ ничего не надо. Мнѣ скучно.
Вы думаете, можетъ быть, что я не предвидѣлъ этой случайности. Напротивъ. Не на то мы, люди передовые, чтобъ намъ только фразы говорить. Есть и такіе. Нѣтъ-съ, мы люди дѣла. Мы не увлекаемся. Я зналъ, что вамъ будетъ скучно. Хотите, я вамъ скажу отчего. Вы не удивляйтесь, что я угадалъ, тутъ ничего нѣтъ удивительнаго. Вы выросли въ обстановкѣ дрянной. Въ васъ хорошая натура, но въ жизни вашей вы усвоили многое изъ той апатичной и затхлой атмосферы. Оно незамѣтно впиталось[3]
