Иванъ Михайловичъ.
Довольно меня обманывали, матушка... (Глядитъ на Венеровскаго.) Довольно!.....
Что вы на меня смотрите? Я вамъ не скрою, Иванъ Михайловичъ, что вы мнѣ наскучили своимъ крикомъ. Поѣзжайте домой, — право, покойнѣе будетъ. Дѣтей больше здѣсь нѣтъ и пугать некого.
Поѣду, государь мой, когда выскажу все.
А что вамъ это сказать нужно, нельзя ли узнать? Я послушаю, хотя знаю все, что вы скажете, и знаю, что ничего ни новаго, ни остроумнаго....
Многое мнѣ вамъ сказать нужно, да не стану говорить при вашей женѣ, сударь, и при моей дочери. Вы считаете честнымъ возстановлять дочь противъ отца, а я стараго вѣка, да знаю, что коли жена отца не уважаетъ, такъ ей грошъ цѣна, а коли мужа не уважаетъ, — еще того хуже.
Этотъ господинъ, кажется, хочетъ учить меня честности; это довольно комично. —
Онъ правъ, онъ совершенно правъ, не говорите со мной.... (Отварачивается.)
Староста, велите давать лошадей. — А вы, Иванъ Михайловичъ, для меня забавны, только забавны.
Я вамъ сказалъ довольно, оставимте это.[1] Поѣзжайте съ Богомъ. Я тебѣ привезъ Дуняшу, Люба, возьми ее. Грустно намъ было, очень грустно.... ну, да Богъ съ тобой. У тебя будутъ дѣти, тогда ты поймешь. (Обнимаетъ ее, она плачетъ.)
- ↑ Зачеркнуто: Ну, Люба. (Къ дочери.) Мало ты любишь отца съ матерью.
