прошли за-угол, он подозвал к себе старика, который сам остановился и вошел с ним в контору.
— Жалко мне тебя, старик, — сказал Егор Михайлович, садясь в кресло перед столом: — на тебе черед. Не купишь за племянника, или купишь?
Старик, не отвечая, значительно взглянул на Егора Михайловича.
— Не миновать, — ответил Егор Михайлович на его взгляд.
— И ради бы купили, не из чего, Егор Михалыч. Две лошади в лето ободрали. Женил племянника. Видно, судьба наша такая за то, что честно живем. Ему хорошо говорить. (Он вспомнил о Резуне.)
Егор Михайлович потер рукой лицо и зевнул. Ему, видно, уж наскучило, и пора было чай пить.
— Эх, старый, не греши! — сказал он, — а поищи-ка в подполье, авось найдешь стареньких целковеньких четыре сотенки. Я тебе такого охотничка куплю, что чудо. Намедни назывался человек один.
— В губерни? — спросил Дутлов, под губерней разумея город.
— Что ж, купишь?
— И рад бы, вот перед Богом, да...
Егор Михайлович строго перервал его:
— Ну, так слушай ты меня, старик: чтоб Илюшка над собой чего не сделал; как пришлю, нынче ли, завтра ли, чтоб сейчас и везти. Ты повезешь, ты и отвечаешь, а ежели чтò, избави Бог, над ним случится, старшего сына забрею. Слышишь?
— Да нельзя ли двойниковых, Егор Михалыч, ведь обидно, — сказал он, помолчав, — как брат мой в солдатах помер, еще сына берут: за чтò же на меня напасть такая? — заговорил он, почти плача и готовый удариться в ноги.
— Ну, ступай, ступай, — сказал Егор Михайлович: — ничего нельзя, порядок. За Илюшкой смотреть; ты отвечаешь.
Дутлов пошел домой, задумчиво постукивая лутошкой по колчужкам дорога.
На другой день рано утром перед крыльцом дворового «флигеря» стояла разъезжая тележка (в которой и приказчик езжал), запряженная ширококостым гнедым мерином, называемым неизвестно почему Барабаном. Анютка, Поликеева старшая