чего я чувствую себя проявлением, частицей, и с которым я могу иметь общение только одним путем: любовью, любовью к нему самому и ко всем проявлениям его в ближних. Прекрасно выражено это значение молитвы в Круге Чтения нынешнего дня, 25 февр., в 3-м № Руссо.2 Молюсь же я различно, прося помощи у бога в том, что в данную минуту нужнее всего моей душе. Есть у меня и длинная обычная молитва, составленная по «Отче наш»; самая же для меня важная, уже всегда повторяемая часть молитвы это некоторые места из Иоанна, I Послание, гл. IV, 12,7 и из 16: Бог есть любовь и пребывающий в любви пребывает в боге и бог в нем.
Бог не личность, не может быть личностью, ни сознательным существом, п[отому] ч[то] и личность и сознательность есть свойства нашей ограниченности; но, несмотря на свою непостижимость, есть одна сторона, посредством к[отор]ой мы можем общаться с ним. Это есть любовь. Вся жизнь наша и цель ее есть увеличение любви, и об этом увеличении в себе любви, о всё большем и большем слиянии своей души с богом, об этом одном может для меня быть молитва.
3 Очень рад буду, если это письмо мое не вызовет в вас неприятного ко мне чувства, так как я, напротив, желаю как с вами, так и со всеми одного общения — в любви.
1909, 25 ф.
Печатается по копировальной книге № 8, лл. 508—509.
Ответ на письмо Ивана Петровича Балашова от 19 февраля из Петербурга. в котором Балашов просил указать, как Толстой понимает молитву «безличному» богу.
1 Абзац редактора.
2 См. т. 40
3 Абзац редактора.
1909 г. Февраля 25. Я. П.
На вопрос, который вы мне ставите, можете ответить только вы сами.
Может быть колебание в вопросе о том, следует ли по собственному побуждению совершить или не совершить известный
