Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 85.pdf/251

всё время сознавая, что я могу вполне ошибаться. Но приготовьтесь слышать вещи неприятные, я хочу говорить без оговорок и смягчения, потому что думаю, что так следует, мне это диктует любовь. — Вы говорите, что живете в обстановке, совершенно противной вашей вере. Это совершенно справедливо. И потому вполне естественно, чтобы у вас повременам являлись планы убежать или перевернуть всю семейную обстановку. Но я не могу согласиться с тем, что это доказывает, что вы слабы и скверны. Напротив того, сознание в себе возможности стать в случае нужды совсем независимым от окружающей обстановки, направить свою фактическую жизнь по совершенно новой линии, доказывает только присутствие силы. И... убежать или перевернуть жизнь — в моих глазах вовсе не такие действия, которые сами по себе были бы вперед предосудительны. Христос так сделал и увлекал других именно по этому пути. Учение Его вполне революционное. Помните, вы мне приводили китайскую мысль: «Возобновляй сам себя каждый день сначала и опять сначала, и всегда сначала». Такое состояние требует готовности, если нужно, проявить это возобновление хотя бы и в совершенно непредвиденной и радикальной форме. Не говорю, чтобы непременно следовало привести в исполнение временное желание убежать и что-нибудь подобное.. Можно только отдаться такой потребности, когда чувствуешь, что она почти непреодолима, когда знаешь всю ее силу... Но раньше всего... следовало бы сделать всё возможное, чтобы, не изменяя фронта, привести в действие все орудия убеждения и привлечения окружающих к тому, что сам считаешь истиною. Если сидишь в тюрьме, то прежде всего следует убедиться, не представляется ли в самой этой тюрьме возможность исполнить задачу посланничества (как вы это называете); если да, то это именно и есть моя задача, потому что никто другой из живущих вне тюрьмы, на свободе, не в состоянии ее исполнить. Но если в тюрьме сознаешь себя связанным по рукам и по ногам и в одиночном заключении, или подвергаешься истязаниям, которые организм буквально не в состоянии вынести, то, разумеется, не только можно, но и должно постараться убежать, для того чтобы опять стать в условия возможности служения. Вот в этом-то и весь вопрос — сделали ли вы всё, что можете, в вашей тюрьме? Вы одни можете решить этот вопрос... Желаете ли вы, чтобы я сообщил вам свои мысли об этом?.. Хотелось бы видеть ваше выражение, слышать от вас поощрение раньше, чем говорить». Заканчивая свое письмо уже несколько часов спустя, Чертков сомневается даже, должен ли он высказать те критические соображения относительно жизни Толстого, которые шевелятся в нем. «Быть может, вовсе и нет надобности, чтобы я сообщал это вам даже, — пишет он. — Вы часто говорите, что слишком меня любите, чтобы порицать меня. Не знаю, отсутствие порицания есть ли непременно условие любви. Я по крайней мере иногда не одобряю вашего поведения в некоторых случаях и между тем очень, очень вас люблю». В дальнейшем, по просьбе Толстого, выраженной в настоящем письме, Чертков высказал то, чего не договорил в цитированном письме [см. ниже в комментарии к п. Толстого № 75 от 23—24 июля 1885 г.]. — Маленькое письмо Черткова от 15 июня затрагивает уже другую тему. В нем он говорит: «Посылаю вам письмо, которое я почувствовал непреодолимую

236