важно и хорошо, иногда кажется, что дурно и ничтожно. Одно несомненно, что я это самое думал и чувствовал давно и что это совершенно ново.1
Не понимаю, почему не получаю ответа на посланное письмо в шведские газеты.
Еще написал об отнятых детях у молокан другое письмо.2 Да вы всё знаете. Но теперь написал Ухтомскому3 письмецо об этом и жду напечатания.
То, что писала Miss Pic[k]ard об иск[усстве],4 это то самое, что я пишу в своей статье. И как все далеки от этого и как это правда.
Ну, что, что у вас? Опишите мне как-нибудь хорошенько. Вот бы Ольга Конст[антиновна] мне написала по-женски, как кто живет, где, как, все мелкие подробно[сти], чем мельче, тем лучше.
Что В[ладимир] Г[ригорьевич] давно не пишет? Есть объявленья из Ясенков,5 надеюсь, что от него.
Не пишется больше. Привет всем друзьям.
От Поши давно нет известий.
Девочки мои в Крыму. Маша для меня вроде как человек пьяный. Я знаю, что она поймет меня, но не теперь. Теперь с ней говорить нельзя, пока она не выспалась и не переболела похмельем.
Сколько таких людей, с кот[орыми] не говоришь вовсю, п[отому] ч[то] знаешь, что они во хмелю. Кто в хмелю корысти, кто тщеславия, кто влюбленности, кто прямо во хмелю наркотиков. Избави нас бог от этих опьянений. Эти опьянения не хуже религиозности, патриотизма, аристократизма ставят преграды между людьми, мешают тому единению, к[оторого] хочет бог. Живешь рядом, вместе, всю жизнь и живешь, как чужой.
Так у меня теперь с Машей и ее мужем. Не могу я ей сказать, что этот ее брак «а failure»,6 несмотря на то, что он прекрасный юноша. А не говорю этого — остается невысказанное. И жалко так дожить.
Ну прощайте.
13 окт.
