Страшно тощій, вѣчный жидъ.
Темный, пасмурный, какъ буря,
Вдаль глядитъ онъ, брови хмуря,—
Самъ съ собою говоритъ:
— Изъ гордыни, изъ боязни,
Я Христу не могъ помочь
Въ страшный день, на мѣсто казни
Крестъ тяжелый доволочь.
Я, какъ бы въ угоду вѣка,
Сострадать ему не смѣлъ,
Образъ Богочеловѣка
Я въ Страдальцѣ проглядѣлъ.
Мнѣ-ль забыть лицо Христово,
Кроткій взоръ, чело въ крови…—
Мнѣ-ль забыть Христово слово:
«Жди меня! Покуда снова
Не прійду я въ міръ,— живи»…
И съ тѣхъ поръ живу я, стражду,
Зябну, голодаю, жажду…
Страшно тощий, вечный жид.
Темный, пасмурный, как буря,
Вдаль глядит он, брови хмуря,—
Сам с собою говорит:
— Из гордыни, из боязни,
Я Христу не мог помочь
В страшный день, на место казни
Крест тяжелый доволочь.
Я, как бы в угоду века,
Сострадать ему не смел,
Образ Богочеловека
Я в Страдальце проглядел.
Мне ль забыть лицо Христово,
Кроткий взор, чело в крови…—
Мне ль забыть Христово слово:
«Жди меня! Покуда снова
Не приду я в мир,— живи»…
И с тех пор живу я, стражду,
Зябну, голодаю, жажду…
