И тѣсную толпу стѣсняетъ.
Толпа разсыпалась,— и вотъ…
Шуршитъ атласъ, пестрятъ наряды,
Круглятся плечи блѣдныхъ дамъ,
Затылки, профили… а тамъ,—
Изъ-за высокой балюстрады,—
Уже виднѣются пѣвцы,
Артисты-геніи, пѣвицы,
Которымъ пышныя столицы
Несутъ алмазы и вѣнцы.
И ты въ толпѣ;— ужъ за рядами
Кудрей и лысинъ мнѣ видна
Твоя густая сѣдина;
Ты искоса повелъ глазами:—
Быть узнаннымъ тщеславный страхъ
Читаю я въ твоихъ глазахъ…
Отъ русскихъ барынь, отъ туристовъ,
Отъ доморощенныхъ артистовъ
Еще хранитъ тебя судьба…
Но — чу! гремятъ рукоплесканья!..
Ты дрогнулъ,— жадное вниманье
Приподнимаетъ складки лба;
И тесную толпу стесняет.
Толпа рассыпалась,— и вот…
Шуршит атлас, пестрят наряды,
Круглятся плечи бледных дам,
Затылки, профили… а там,—
Из-за высокой балюстрады,—
Уже виднеются певцы,
Артисты-гении, певицы,
Которым пышные столицы
Несут алмазы и венцы.
И ты в толпе;— уж за рядами
Кудрей и лысин мне видна
Твоя густая седина;
Ты искоса повел глазами:—
Быть узнанным тщеславный страх
Читаю я в твоих глазах…
От русских барынь, от туристов,
От доморощенных артистов
Еще хранит тебя судьба…
Но — чу! гремят рукоплесканья!..
Ты дрогнул,— жадное вниманье
Приподнимает складки лба;
