И думалъ я: — «поэтъ! — больное
«Дитя!.. Ужель въ судьбѣ твоей
«Есть что-то злое, роковое,
«Неодолимое!..»
Съ тѣхъ поръ прошло не мало дней;
Я слышалъ отъ его друзей,
Что онъ въ далекій путь собрался
И сталъ замѣтно веселѣй;
Но безпощадный рокъ дождался
Его на лѣстницѣ крутой
И сбросилъ…
Странный стукъ раздался…
Онъ грохнулся и разметался,
Изломанный, полуживой…
И огненныя сновидѣнья
Его умчали въ край иной.
Безъ крика и безъ сожалѣнья
Покинулъ онъ больной нашъ свѣтъ…
Его не восторгалъ онъ,— нѣтъ!..
Въ его глазахъ онъ былъ теплицей,
Гдѣ гордой пальмѣ мѣста нѣтъ,
Гдѣ такъ роскошенъ пустоцвѣтъ,
И думал я: — «поэт! — больное
Дитя!.. Ужель в судьбе твоей
Есть что-то злое, роковое,
Неодолимое!..»
С тех пор прошло не мало дней;
Я слышал от его друзей,
Что он в далекий путь собрался
И стал заметно веселей;
Но беспощадный рок дождался
Его на лестнице крутой
И сбросил…
Странный стук раздался…
Он грохнулся и разметался,
Изломанный, полуживой…
И огненные сновиденья
Его умчали в край иной.
Без крика и без сожаленья
Покинул он больной наш свет…
Его не восторгал он,— нет!..
В его глазах он был теплицей,
Где гордой пальме места нет,
Где так роскошен пустоцвет,
