Щитъ царя порой сверкаетъ
Ярче всѣхъ ночныхъ свѣтилъ;
Воеводъ и копьеносцевъ
Царскій конь опередилъ.
Вдругъ, на каменномъ уступѣ,
Тамъ, гдѣ темный кипарисъ
Обнялъ цѣпкими корнями
Храма древняго карнизъ,—
Встала тѣнь: монахъ какой-то,
Сѣдовласый, съ костылемъ;
Бѣлый крестъ на черной рясѣ,
Запахъ ладана кругомъ.
Видно, грекъ; на блѣдномъ ликѣ
Выраженіе тоски, —
И повисъ рукавъ широкій
Вдоль протянутой руки.
Натянулъ свои поводья,
Содрогнулся Симеонъ, —
Слышитъ иноческій голосъ,
Полу-ропотъ, полу-стонъ:
Щит царя порой сверкает
Ярче всех ночных светил;
Воевод и копьеносцев
Царский конь опередил.
Вдруг, на каменном уступе,
Там, где темный кипарис
Обнял цепкими корнями
Храма древнего карниз, —
Встала тень: монах какой-то,
Седовласый, с костылем;
Белый крест на черной рясе,
Запах ладана кругом.
Видно, грек; на бледном лике
Выражение тоски, —
И повис рукав широкий
Вдоль протянутой руки.
Натянул свои поводья,
Содрогнулся Симеон,—
Слышит иноческий голос,
Полу-ропот, полу-стон:
