Порицаніе мое, какъ уже я далъ замѣтить, относится преимущественно къ дурному воспитанію гановерскаго дворянства и къ глубоко вкоренившемуся въ него дикому убѣжденію въ важности нѣкоторыхъ искусственно-привитыхъ формъ. О! какъ часто приходилось мнѣ смѣяться, видя, какую цѣну даютъ этимъ формамъ! Подумаешь, и не вѣсть какъ трудно научиться этимъ поклонамъ, этому шарканью, этой ничего не выражающей улыбкѣ, этимъ фразамъ безъ мысли, и всѣмъ этимъ дворянскимъ искусствамъ, которымъ дивится розиня ротъ, какъ морскимъ чудесамъ, добрый мѣщанинъ, тогда какъ ими каждый французскій танцмейстеръ владѣетъ лучше любаго нѣмецкаго дворянина, которому съ великимъ трудомъ вдалбливаются они въ приглаживающей медвѣдей Лютеціи, и который передаетъ ихъ дома, съ нѣмецкой основательностью и неповоротливостью, своимъ потомкамъ. Невольно припомнишь тутъ басню о медвѣдѣ, что плясалъ на ярмаркахъ, убѣжалъ отъ своего учителя и поводильщика, возвратился въ лѣсъ къ собратьямъ своимъ медвѣдямъ и принялся хвастаться передъ ними: какое это трудное искусство — танцовать, и какъ много онъ въ немъ успѣлъ! И дѣйствительно, бѣдные скоты не могли отказать ему въ своемъ удивленіи, глядя на опыты его искусства. Эта нація, какъ называетъ ихъ Вертеръ, составляла высшее общество, блиставшее здѣсь въ нынѣшнемъ году на водѣ и на сушѣ, и это были все славные люди, и всѣ славно играли.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На всѣхъ водахъ, по старому укоренившемуся праву, остающіеся гости обсуживаютъ съ нѣкоторой строгостью уѣхавшихъ. Я остался здѣсь послѣдній, и потому, надѣюсь, смѣлъ вполнѣ воспользоваться этимъ правомъ.
Теперь же на островѣ такъ пусто, что я порой представляюсь себѣ Наполеономъ на островѣ св. Елены. Разница лишь въ томъ, что у меня есть здѣсь развлеченіе, котораго у него тамъ не было. Именно самимъ-то великімъ императоромъ я и занимаюсь. Одинъ молодой англичанинъ далъ мнѣ прочесть только что вышедшую книгу Метланда. Этотъ морякъ разсказываетъ въ подробности, какъ сдался ему Наполеонъ
