му нибудь новому, будучи увѣренъ, что глаза мои не встрѣтятъ ничего подобнаго, и ничто такъ радостно не могло завлечь меня, какъ прошедшіе годы молодости. Я долго, долго предавался подобнымъ размышленіямъ: мнѣ казалось, что природа, давно мною покинутая велѣніемъ судьбы, радостно улыбалась моему возврату — и слеза благодарности брызнула изъ глазъ, очарованныхъ видомъ родныхъ мѣстъ.
Все звало меня къ прежнимъ забавамъ юношества: тамъ стоитъ березка, подлѣ которой виднѣются слѣды разрушенія давно покинутаго мною крова, гдѣ послѣ усталости отъ рѣзвыхъ забавъ я охотно кидался въ объятія упоительнаго сна, не подумавъ ни о чемъ другомъ, какъ только встать, и снова пуститься на ловлю радости — которою такъ богаты первые годы нашей жизни.
Тамъ зеленые бугры пестрѣли цвѣтами, и посреди ихъ возвышался курганъ, покрытый сединами, какъ дѣдъ между внучатами: онъ напомнилъ мнѣ, какъ бывало я игралъ тутъ скатываясь и взбѣгая на него, какъ легкая серна.
Холодный Акужъ[1] волновалъ надо мной обширную долину, и зеленыя травы, испещренныя цвѣтами, какъ будто склонялись послѣ сна на утренній поцѣлуй другъ къ другу. И тамъ, повсюду воспо-
- ↑ Утренній вѣтеръ, который дуетъ по теченію рѣкъ въ ущельяхъ.
