захватываетъ и увлекаетъ въ свою область девять десятыхъ всего, что дѣлается принадлежностію литтературы. Сколько есть людей, которые судятъ, говорятъ и толкуютъ потому, что всѣ сужденія поднесены имъ почти готовыя, и которые сами отъ себя вовсе не толковали бы, не судили, не говорили. И такъ журнальная литтература во всякомъ случаѣ имѣетъ право требовать самаго пристальнаго вниманія.
Можетъ быть, давно у насъ не было такъ рѣзко замѣтно отсутствія журнальной дѣятельности и живаго современнаго движенія, какъ въ послѣдніе два года. Безцвѣтность была выраженіемъ бóльшей части повременныхъ изданій. Многіе старые журналы прекратились, другіе тянулись медленно и вяло; новыхъ, кромѣ Библіотеки для чтенія и въ послѣдствіи Московскаго Наблюдателя, не показалось, между тѣмъ, какъ именно въ это время была замѣтна всеобщая потребность умственной пищи, и значительно возрасло число читающихъ. Какъ ни бѣдна эта эпоха, но она такое же имѣетъ право на наше вниманіе, какъ и та, которая бы кипѣла движеніемъ, ибо также принадлежитъ Исторіи нашей словесности. Читатели имѣли полное право жаловаться на скудость и постной видъ нашихъ журналовъ: Телеграфъ давно потерялъ тотъ рѣзкій тонъ, который давало ему воинственное его положеніе въ отношеніи журналовъ Петербургскихъ. Телескопъ наполнялся статьями, въ которыхъ не было ничего свѣжаго, животрепещущаго. Въ это время
