титъ наконецъ на меня замѣчанія моихъ товарищей: мнѣ должно носитъ усы, а ихъ нѣтъ, и разумѣется, не будетъ; Н., С. и Л. часто уже смѣются мнѣ говоря: «А что, братъ, когда мы дождемся твоихъ усовъ? Ужь не Лапландецъ ли ты?» Разумѣется, это шутка; они не полагаютъ мнѣ болѣе 18-ти лѣтъ, но иногда примѣтная вѣжливость въ ихъ обращеніи и скромность въ словахъ даютъ мнѣ замѣтить, что если они не совсѣмъ вѣрятъ, что я никогда не буду имѣть усовъ, по крайней мѣрѣ сильно подозрѣваютъ, что это можетъ быть. Впрочемъ сослуживцы мои очень дружески расположены ко мнѣ и весьма хорошо мыслятъ; я ничего не потеряю въ ихъ мнѣніи: они были свидѣтелями и товарищами ратной жизни моей.
Мнѣ приказано сдать всѣхъ лошадей и людей старшему въ командѣ моей унтеръ-офицеру, а самой отправиться къ эскадрону нашего полка въ командѣ штабсъ-ротмистра Р. У насъ ихъ два. Старшій какой-то чудакъ, все знаетъ, все видѣлъ, вездѣ былъ, все сдѣлаетъ, но службу не любитъ и мало ею занимается; его стихія при штабѣ. Но братъ его — неустрашимый, опытный, правдивый офицеръ; всею душею преданъ и лагерному шуму, и острой саблѣ, и доброму коню. Я очень обрадовалась, что буду у него въ эскадронѣ: терпѣть не могу ничтожныхъ эскадронныхъ начальниковъ; съ ними въ военное время бѣда, а въ мирное — и смѣхъ и горе.
