по мѣрѣ охлажденія крови: и сей характеръ искалъ я отчасти начертать въ Раймундѣ.
Изабелла и Манфредъ, лица историческія, стоятъ уже во второмъ планѣ картины и дополняютъ ее красками любви, сею отличительною принадлежностію ихъ времени; но не на нихъ обращенъ интересъ драмы, и потому любовь ихъ не является страстію, а только мечтательностію двухъ юныхъ сердецъ, упоенныхъ внутреннимъ сознаніемъ взаимнаго чувства, подъ роскошью Восточнаго неба.
Гордость Королевы, правившей всѣмъ государствомъ, слабость и подозрительность Короля, бывшія виною его паденія, наслѣдственное въ родѣ Антіохійскомъ пронырство Боэмунда, непокорный духъ Шатильона и наконецъ надмѣнный и упорный нравъ великаго магистра Храмовниковъ почерпнуты изъ Исторіи и обозначены только очерками въ картинѣ, въ объемъ коей я хотѣлъ вмѣстить всю Палестину въ послѣдній годъ ея, начиная отъ Мертваго Моря, гдѣ возгорѣлась война разбоями Шатильона, и до моря Галилейскаго, гдѣ рѣшилась участь Іерусалима въ конечномъ пораженіи крестоносцевъ. Между сими двумя гранями моей драмы я постепенно желалъ открывать внутренній бытъ Іерусалима, съ тайными и явными причинами его паденія, — приводя зрителя на площадь народную, и во внутренность покоевъ королевскихъ, и въ залу Совѣта, чтобы показать прежде разрушенія царства при Ти-
