вана, узнавъ, что онъ тотъ самой Соколовскій, о которомъ писалъ Коцебу въ своемъ достопамятномъ годѣ жизни. Коцебу называетъ его Соколовымъ, вилю по ошибкѣ; Соколовскій разсказываетъ намъ, какъ жилъ въ Сибири, грустилъ, надѣялся, ходилъ на охоту и ждалъ съ терпѣніемъ и философіею перемѣны къ лучшему. Я спрашивала, такъ ли жилъ Коцебу въ Сибири, какъ описываетъ, и былъ ли онъ печаленъ? Онъ жилъ весело, отвѣчалъ смѣючись Соколовскій, игралъ каждый день въ карты, каждый день выигрывалъ и, по наружности казалось, мало заботился о томъ, что будетъ съ нимъ далѣе.
Мы стоимъ въ бѣдной деревушкѣ, на берегу Наревы. Каждую ночь лошади наши осѣдланы, мы одѣты и вооружены; съ полуночи половина эскадрона садится на лошадей и выѣзжаетъ за селеніе содержать пикетъ и дѣлать разъѣзды; другая остается въ готовности на лошадяхъ. Днемъ мы спимъ. Этотъ родъ жизни очень похожъ на описаніе, которое дѣлаетъ мертвецъ Жуковскаго:
|
Близъ Наревы домъ мой тѣсной: |
Это точь въ точь мы, Литовскіе Уланы: всякую полночь сѣдлаемъ, выѣзжаемъ, и домикъ, который занимаемъ — тѣсенъ, малъ и близъ самой Наревы. О сколько это положеніе опять дало жизни всѣмъ моимъ ощущеніямъ! Сердце мое полно чувствъ, голона мыслей, плановъ, мечтаній, предположеній вооб-
