лошадей, а я, облокотясь на сѣдло, кладу голову на руку, но не смѣю закрыть глазъ, чтобъ невольный сонъ не овладѣлъ мною. Мы не только не спитъ, но и не ѣдимъ: спѣшимъ куда-то! Ахъ, бѣдной нашъ полкъ!
Чтобъ прогнать сонъ, меня одолѣвающій, я встаю съ лошади и иду пѣшкомъ, но силы мои такъ изнурены, что я спѣшу опять сѣсть на лошадь и съ трудомъ поднимаюсь на сѣдло. Жажда палитъ мою внутренность; воды нѣтъ нигдѣ, исключая, канавъ по бокамъ дороги; я сошла опять съ лошади и съ величайшимъ неудобствомъ достала на самомъ днѣ канавы отвратительной воды, теплой и зеленой; я набрала ее въ бутылку, и сѣвъ съ этимъ сокровищемъ на лошадь, везла еще верстъ пять, держа бутылку передъ собою на сѣдлѣ, не имѣя рѣшимости ни выпить, ни бросить эту гадость; но чего не дѣлаетъ необходимость! я кончила тѣмъ, что выпила адскую влагу....
Еслибъ я имѣла милліоны, отдала бы ихъ теперь всѣ за позволеніе уснуть. Я въ совершенномъ изнеможеніи. Всѣ мои чувства жаждутъ успокоенія.... Мнѣ вздумалось взглянуть на себя въ свѣтлую полосу своей сабли: лице у меня блѣдно какъ полотно и глаза потухли! Съ другими нѣтъ такой сильной перемѣны, и вѣрно отъ того, что они умѣютъ спать на лошадяхъ; я не могу.
