мился отъ подаянія (См. манифестъ отъ 19 Декабря 1774 года, въ «Приложеніи къ Исторіи Пугачевскаго Бунта»).
Г. Броневскій, опровергая свидѣтельство жены Пугачева, показанія станичнаго атамана Ѳомина и оффиціально обнародованное извѣстіе, пишетъ, что Пугачевъ въ началѣ 1772 года явился на Яикѣ съ Польскимъ фальшивымъ паспортомъ, котораго онъ на Кумѣ достать не могъ. Пугачевъ въ началѣ 1772 года былъ на Кубани и на Дону; онъ явился на Яикъ въ концѣ того же года не съ Польскимъ фальшивымъ паспортомъ, но съ Русскимъ, даннымъ ему отъ начальства, имъ обманутаго, съ Добрянскаго Форпоста. Преданіе, слышанное г. Броневскимъ, будто бы Пугачевъ, по обычаю предковъ (!), промышлялъ разбоями на Волгѣ, на Кумѣ и около Кизляра, ни на чемъ не основано, и опровергнуто оффицiальными, достовѣрнѣйшими документами. Пугачевъ былъ подозрѣваемъ въ воровствѣ (см. показаніе Ѳомина); но до самаго возмущенія Яицкаго Войска ни въ какихъ разбояхъ не бывалъ.
Г. Броневскій, оспоривая достовѣрность неоспоримыхъ документовъ, имѣлъ, кажется, въ виду оправдать собственныя свои показанія, помѣщенныя имъ въ «Исторіи Донскаго Войска». Тамъ сказано, что природа одарила Пугачева чрезвычайной живостію, и съ неустрашимымъ мужествомъ дала ему и силу тѣлесную и твердость душевную; но что, къ нещастію, ему не доставало самой лучшей и нужнѣйшей
