В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 4. Статьи и рецензии (1840—1841).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1954
88. Труды императорской Российской Академии. Санкт-Петербург. В типографии императорской Российской Академии. 1840. Три части. В 8-ю д. л. В I-й части 274, во II-й — 254, в III-й — 232 стр.1
В каждой части «Трудов императорской Российской Академии» есть что-нибудь замечательное: в первой — статья г. Поленова «Отправление брауншвейгской фамилии из Холмогор в датские владения»; во второй — статья г. Арсеньева «Царствование Петра II», которая, впрочем, была уже издана в 1839 году особою книжкою, рассмотренною в IV томе «Отечественных записок» того же года (см. Библиографическую хронику, стр. 15—23); в третьей части примечательны ученые статьи: «О бывшем монгольском городе Укеке» (перевод из сочинений академика Френа), «Сартак Батый. Мангу-Хан» Д. И. Языкова, да в смеси: «О рукописях, относящихся до русской истории, хранящихся в Дрезденской королевской библиотеке» и «Доношение В. Тредьяковского, поданное президенту Академии Наук графу Разумовскому». Не менее интересна и статья г. Лобанова: «Мнения о духе и словесности, как иностранной, так и отечественной». Кроме литературного и академического значения, эта статья имеет еще и значение историческое: это собственно речь, читанная почтенным автором в императорской Российской Академии 18 января 1836 года и разобранная Пушкиным в его «Современнике» 1836 года (т. III, стр. 94—106).2 Хотя мы и не согласны с мнением великого поэта, будто бы «форма этой речи была неопределенная и вовсе не академическая» и будто бы это была "краткая статья, вроде журиальных отметок, помещавшихся в то время в «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“» издателем их, покойным Воейковым", — но тем не менее нам кажется, что разбор речи г. Лобанова, написанный Пушкиным, было бы кстати напечатать вместе с самою речью в этом же III-м томе «Трудов императорской Российской Академии», тем более, что Пушкин сам был членом оной Академии. Статья почтенного академика, о коей идет речь, исполнена энергии в выражении, отличается густотою красок и — смеем заметить — немного насчет истины. Г-н Лобанов, конечно, не без основания нападает на французскую романтическую школу; но его нападки могли иметь вид истины назад тому лет пять, ибо тогда это был вопрос современный, а теперь это дело прошлое, почти забытое…. Еще менее можно согласиться касательно гибельного будто бы влияния помянутой школы на русскую литературу: ни о дин, решительно ни один русский писатель не подчинялся влиянию французской школы, между тем как влияние английской и немецкой литературы на многих было весьма заметно. Да и как могла русская литература повторять то, что порождала неистовая школа, корда на каждой русской книге стоит благодетельное «печатать позволяется»? Нет, слава богу, мы уже не подражаем французским писателям — именно с тех пор, как перестали не только удивляться гению Корнеля, Расина, Буало, Вольтера, Кребильона, Дюсиса, Жан-Батиста Руссо, Делиля, но и почитать их поэтами и читать их обточенные, галантерейные произведения… Еще менее справедливыми находим мы факты из современной русской литературы, приводимые почтенным академиком в доказательство будто бы вредного влияния французского духа на нашу литературу: ни в одном журнале никто не называл Ломоносова педантом, не глумился над Карамзиным, но во всех журналах отзываются об этих великих людях русской земли с должным уважением. Если же теперь журналы не так сильно восхищаются Державиным и не так часто говорят о нем, как восхищалось им и говорило о нем старое поколение, и если сама публика не читает его, то с этим делать нечего: в литературе всякий волен иметь свое мнение и свой вкус, и у всякой эпохи есть свои предметы уважения, удивления и поклонения. Было же время, когда «Федра» Расина, так прекрасно переведенная г-м Лобановым, почиталась первейшею трагедиею в мире, так что посредственный перевод ее мог доставить известность иному бесталанному писаке; а теперь кто станет говорить о «Федре» или помнить о ее переводе, когда может читать «Гамлета» и «Макбета» в переводе г. Вронченко? — Может быть, «Димитрий Донской» Озерова и в самом деле не лишен поэзии, но как же можно читать его теперь, не говорим — после «Бориса Годунова» Пушкина, но даже после «Димитрия Самозванца» г. Хомякова?
1. «Отеч. записки» 1841, т. XIV, № 2 (ценз. разр. 1/II), отд. VI, стр. 35—36. Без подписи.
2. В журнальном тексте ошибочно указан том I.