Труп-обвинитель (По; Типография Миллера)/ДО
| Трупъ-обвинитель. : Разсказъ Эдгара Поэ |
| Оригинал: англ. "Thou Art the Man", 1844. — Перевод опубл.: 1874. Источникъ: Оселъ. Романъ Поль-де-Кока. Переводъ с французскаго. Москва. Типографія Ѳ. Б. Миллера. (Покровка, Машковъ пер. соб. д.). 1874. С. 239-264. |
Дозволено цензурой. Москва, 20 января 1873 г.
ТРУПЪ-ОБВИНИТЕЛЬ.[править]
_____
Въ этомъ небольшомъ разсказѣ я хочу объяснить читателямъ какимъ образомъ вслѣдствіе таинственнаго сцѣпленія обстоятельствъ я открылъ преступленіе и совершилъ чудо, удивляющее и теперь Ратлебургъ, чудо доказанное, подтвержденное и провѣренное, поколебавшее ратлебургское невѣріе и возвратившее на путь истинный самыхъ закоснѣлыхъ, завзятыхъ скептиковъ.
Это происшествіе случилось въ концѣ лета 18** года.
Барнабе Шутлеворти, одинъ изъ самыхъ уважаемыхъ и богатыхъ гражданъ Ратлебурга, вдругъ неожиданно изчезъ при обстоятельствахъ, заставившихъ подозрѣвать что-то дурное. Въ субботу раннимъ утромъ онъ верхомъ на лошади проѣхалъ по главной улицѣ съ намѣреніемъ побывать въ городѣ Х…, находящемся въ разстояніи пятнадцати миль, и возвратиться оттуда вечеромъ того же самаго дня. Но не прошло и двухъ часовъ съ отъѣзда Барнабе, какъ сосѣди увидѣли его лошадь, примчавшуюся безъ всадника и чемодана къ воротамъ дома своего хозяина. Бѣдное животное было покрыто грязью и ранено. Все это естественно возбудило живѣйшее безпокойство друзей изчезнувшей особы. И вотъ въ воскресенье утромъ многіе изъ жителей города, не дождавшись возвращенія Барнабе, поднялись съ восходомъ солнца съ намѣреніемъ отправиться за розысками его трупа.
Въ этомъ дѣлѣ никто не выказывалъ такой горячности, такого усердія, какъ задушевный другъ Шутлеворти, Карлъ Бонанфанъ, называемый своими пріятелями обыкновенно добрымъ старымъ Карлушей.
Не знаю, почему это имя имѣетъ какое то таинственное вліяніе на носящихъ его, но только всѣ Карлы, въ какой-бы странѣ ни находились они, по большей части откровенны, мужественны, честны, благодѣтельны, обладаютъ симпатичнымъ голосомъ и яснымъ взоромъ, который какъ будто говоритъ вамъ: «У меня совѣсть спокойна, я никого не боюсь и презираю подлость и низость». Вотъ по этому-то всѣ дяди Америки, всѣ беззаботные холостяки и называются Карлами.
И такъ нашъ старый Карлуша, хотя и жилъ въ Ратлебургѣ не болѣе шести мѣсяцевъ, хотя и не разсказывалъ никому своего прошедшаго, но все-таки очень легко могъ познакомиться съ самыми уважаемыми людьми небольшаго города. Не было в Ратлебургѣ ни одного человѣка, который не согласился бы дать ему въ долгъ пятисотеннаго билета безъ всякаго существеннаго залога кромѣ честнаго, благороднаго слова. Что же касается до женщинъ, я не знаю, что бы они не согласились сдѣлать для него угожденія. И все это отъ того, что крестный отецъ далъ ему имя Карла, которое въ иныхъ случаяхъ бываетъ лучше всѣхъ рекомендательныхъ писемъ на свѣтѣ.
Я, кажется, уже сказалъ, что почтеннѣйшій г. Шутлеворти былъ богатѣйшимъ гражданиномъ въ Ретлебургѣ и находился съ Карломъ Бонанфанъ на самой дружеской ногѣ. Два старыхъ джентльмена жили дверь въ дверь, и хотя Барнабе рѣдко бывал у своего сосѣда, однако никогда не клалъ въ ротъ куска, если тотъ два или три раза въ день не приходилъ узнать о здоровьѣ своего пріятеля. Старый Карлуша часто оставался у него позавтракать, закусить и почти всегда обѣдать. Онъ имѣлъ простительную слабость к шато-марго и всегда радовался, когда хозяинъ предлагалъ ему отвѣдать превосходный, искрометный напитокъ.
Однажды вечеромъ Шутлеворти, опорожнивъ двѣ или три бутылки, весело воскликнулъ, фамиліарно ударивъ по плечу своего собесѣдника:
— Знаешь ли, любезнѣйшій другъ, что ты самый веселый собутыльникъ изъ всѣхъ, которыхъ мнѣ приходилось встрѣчать въ своей жизни? А потому, такъ какъ ты хорошо чокаешься и еще лучше пьешь, то я и хочу сдѣлать тебѣ небольшой подарокъ: ящикъ с отличнѣйшимъ шато-марго. Клянусь своимъ носомъ!… (онъ имѣлъ дурную привычку клясться, хотя и не заходилъ далѣе: бумажный мѣшок! моею трубкой!) клянусь носомъ! что завтра же напишу письмо къ моему поставщику съ приказаніемъ прислать какъ можно скорѣе ящикъ съ лучшимъ виномъ, предназначающимся тебѣ! Ни слова! Я рѣшился, и рѣшеніе мое непоколебимо…
Привожу эти слова лишь для того, чтобы показать, какая интимная дружба существовала между старыми пріятелями.
И такъ въ описываемое воскресенье, когда распространилось извѣстіе, что г. Шутлеворти сдѣлался жертвою преступленія, Бонанфанъ обнаружилъ такое сильное волненіе, на которое я не считалъ его способнымъ. Увидѣвъ возвратившуюся безъ всадника и чемодана раненую лошадь, онъ поблѣднѣлъ, точно убитый былъ его братъ или родной отецъ, и задрожалъ, какъ осенній листъ.
Въ первую минуту Бонанфанъ казался до того удрученнымъ нелицемѣрною печалью, что не могъ сказать друзьямъ, спрашивавшимъ его совѣта, какимъ образомъ лучше дѣйствовать въ этомъ непонятномъ дѣлѣ; потомъ онъ предлагалъ имъ оставить розыски, говоря, что гораздо лучше подождать недѣлю, двѣ или даже мѣсяцъ, пока не получатся извѣстія о пропавшемъ, а можетъ быть и самъ Шутлеворти въ этотъ промежутокъ времени возвратится и объяснитъ свое таинственное изчезновеніе!
Читатель, безъ сомнѣнія, замѣтилъ, что такая настойчивость, такая увѣренность въ жизни умершаго друга, присуща всѣмъ людямъ, находящимся въ глубокой скорби. Родъ оцѣпенѣнія овладѣлъ бѣднымъ Карломъ, искренно сожалѣвшимъ о своемъ пріятелѣ.
Жители Ратлебурга, увѣренные въ мудрости и опытности старика Бонанфанъ, казались расположенными послѣдовать его совѣту и оставить немедленные поиски. Я даже убѣжденъ, что они предпочли бы мнѣніе достойнаго джентльмена несвоевременному вмѣшательству племянника пропавшаго Шутлеворти, молодаго человѣка, большаго кутилы, пользовавшагося дурною репутаціей. Этотъ племянникъ, по имени Пеннифатеръ, не желалъ слышать никакихъ доводовъ. Онъ негодовалъ и сердился, когда ему говорили, что разумъ приказываетъ оставаться въ бездѣйствіи, и напротивъ настаивалъ о немедленныхъ поискахъ трупа несчастной жертвы.
Привожу собственное выраженіе молодаго человѣка.
Бонанфанъ съ справедливостью замѣтилъ ему, что такой образъ выраженія очень страненъ, чтобъ не сказать болѣе.
Замѣчанія почтеннаго старика произвело свое дѣйствіе на слушателей, и одинъ изъ присутствовавшихъ спросилъ многозначительнымъ тономъ г. Пеннифатера: неизвѣстны ли ужь племяннику обстоятельства дядиной смерти, если онъ такъ смѣло утверждаетъ, что достойный джентльменъ есть ничто иное, какъ трупъ, какъ жертва?
По этому поводу гг. Бонанфанъ и Пеннифатеръ обмѣнялись между собою нѣсколькими суровыми, обидными словами. Впрочемъ ихъ споръ нисколько не удивилъ сосѣдей, такъ какъ уже три или четыре мѣсяца эти два господина жили не въ добромъ согласіи. Даже однажды Бонанфанъ былъ поваленъ на землю племянникомъ своего друга за пустое противорѣчіе и въ этомъ выказалъ еще болѣе свое хладнокровіе и истинно христіанское смиреніе. Онъ съ трудомъ поднялся съ пола, поправилъ безпорядокъ туалета и не покушался даже отплатить тою же монетою за полученное оскорбленіе. Онъ только удовольствовался въ первую минуту очень понятнаго гнѣва произнесеніемъ угрозъ, въ которыхъ говорилъ, что будетъ праздникъ и на его улицѣ. Конечно, на такія странные слова не было обращено никакого вниманія, и они вскорѣ забылись.
По какой бы то ни было причинѣ (это впрочемъ мало относится до нашего разсказа) жители Ратлебурга наконецъ согласились съ Пеннифатеромъ и, раздѣлившись на нѣсколько группъ, рѣшились отправиться отыскивать пропавшаго Шутлеворти. Такова по крайней мѣрѣ была ихъ первая мысль. Они думали, что, раздѣлившись на группы, сразу осмотрятъ всѣ окрестности. Но Бонанфанъ нашелъ ихъ аргументы слишкомъ плохими, слишкомъ глупыми. Не знаю, чѣмъ онъ убѣдилъ ихъ, за исключеніемъ конечно Пеннифатера, но только горожане под предводительствомъ стараго Карлуши выступили изъ Ратлебурга безпорядочною толпою для отысканія тѣла, по всей вѣроятности, убитаго Барнабе.
Жители города, конечно, не могли имѣть проводника лучше стараго джентльмена, такъ какъ знали, что онъ обладаетъ глазами рыси: но, не смотря на то, что Карлуша водилъ их по самымъ дурнымъ и непроходимымъ дорогамъ, въ теченіи цѣлой недѣли, не было найдено никакого слѣда несчастнаго Шутлеворти. Я говорю никакого и ошибаюсь, такъ какъ друзья убитаго шли по слѣду, оставленному его лошадью, шли до мѣста, находившагося в трехъ миляхъ отъ города, гдѣ отпечатокъ копытъ все болѣе и болѣе терялся въ густой травѣ небольшаго лѣса, черезъ который проходила дорога. Наконецъ искатели достигли болота, полузаросшаго тростникомъ и осокою. Тутъ изчезали всѣ слѣды лошади. Можно было съ достовѣрностью заключить, что въ этомъ-то именно мѣстѣ и происходила роковая борьба, потому что отъ дороги до болота виднѣлась тропинка, происшедшая, без сомнѣнія, отъ того, что по ней тащили человѣческое тѣло. Въ недальнемъ разстояніи находилась большая лужа, но въ ней ничего не открыли. Толпа хотѣла уже въ отчаяніи удалиться, когда Провидѣніе внушило Бонанфану мысль получше осмотрѣть болото. Это предложеніе было принято съ энтузіазмомъ; Бонанфанъ былъ осыпанъ комплиментами, превозносившими его умъ и опытность. Такъ какъ большинство горожанъ было вооружено заступами и кирками, назначенными для погребенія трупа; то вскорѣ осмотрѣли болото, не очень глубокое, и недалеко отъ берега замѣтили черный шелковый жилетъ, принадлежавшій молодому человѣку Пеннифатеру. Жилетъ былъ изорванъ въ нѣсколькихъ местахъ и замаранъ кровью; нѣкоторые изъ присутствовавшихъ вспомнили, что видѣли его на племянникѣ утромъ въ день отъѣзда Шутлеворти; между тѣмъ другіе говорили, что готовы въ случаѣ нужды показать подъ присягою, что въ вечеръ этого памятнаго дня на Пеннифатерѣ былъ жилетъ совсѣмъ другаго цвѣта. Никто ужь не видалъ перваго съ минуты изчезновенія несчастнаго старца.
Вещи начали принимать рѣшительно дурной оборотъ для Пеннифатера. Замѣтили, что онъ сдѣлался очень блѣденъ и не нашел отвѣта, когда отъ него требовали объясненій. Смущеніе еще болѣе подтвердило подозрѣнія. Самые искренніе друзья стали требовать его немедленнаго ареста, но тутъ великодушіе стараго Карлуши Бонанфанъ обнаружилось в всей своей полнотѣ. Онъ защищалъ Пеннифатера въ долгой изящной рѣчи, гдѣ сказалъ въ заключеніи, что подсудимый достойный наслѣдникъ Шутлеворти и что онъ никогда не рѣшится на такое ужасное дѣло.
— Я прощаю ему отъ всей души за нанесенную мнѣ нѣкогда обиду, добавилъ вѣжливый джентльменъ, — и жалѣю только о томъ, что въ настоящее время факты противъ него. Между тѣмъ я далекъ отъ мысли придавать вещамъ буквальное значеніе и постараюсь доказать, что это… ничто иное, как сцѣпленіе какихъ нибудь неблагопріятныхъ обстоятельствъ.
Бонанфанъ говорилъ еще около получаса, и длинная рѣчь его дышала и умомъ, и добротою; къ несчастію, люди, одаренные нѣжною душою, не всегда держатся своихъ мыслей. Ослѣпляемые чрезмѣрною ревностью, они впадаютъ въ ошибки и еще болѣе запутываютъ дѣло.
То же самое случилось на этотъ разъ и съ старымъ Карлушей, не смотря на его краснорѣчіе. Онъ говорилъ много хорошаго и защищалъ виновнаго съ энергіею молодаго адвоката, вышедшаго лишь впервые на судейскую эстраду, но достигъ своими словами, не знаю какимъ образомъ, только того, что его начали считать величайшимъ ораторомъ, а Пеннифатера величайшимъ злодѣемъ.
Самая главная ошибка благороднаго защитника заключалась въ томъ, что онъ называлъ обвиняемаго достойнымъ наслѣдникомъ своего добраго друга. Между тѣмъ никто не соглашался въ душѣ съ этими словами, припоминая нѣкоторыя угрозы, обращенныя за годъ или за два дядей къ племяннику, не имѣвшему другихъ родственниковъ.
Жители Ратлебурга были люди очень наивные; они думали, что за угрозами всегда слѣдуетъ ихъ исполненіе и что Шутлеворти непремѣнно лишитъ наслѣдства молодаго человѣка. Поэтому и не мудрено, что племянникъ изъ боязни потерять огромное наслѣдство рѣшился ужаснымъ преступленіемъ покончить съ своимъ дядею. Къ такому-то выводу и пришли сосѣди.
И вотъ безъ дальнихъ церемоній Пеннифатеръ былъ арестованъ и его друзья послѣ безполезныхъ розысковъ возвратились к себѣ вмѣстѣ съ обвиненнымъ.
Дорогою новое обстоятельство еще болѣе подтвердило ихъ подозрѣнія. Бонанфанъ, шедшій впереди толпы, сдѣлалъ вдругъ скачокъ, нагнулся и поднялъ какой то предметъ, лежавшій въ травѣ, который онъ поспѣшно осмотрѣлъ. Находившіеся по близости сосѣди замѣтили, что онъ спряталъ найденное въ карманѣ своего пальто, но такъ неловко, что въ поднятомъ предмѣте многіе узнали большой каталонскій ножъ. Двѣнадцать свидѣтелей признали это оружіе принадлежащимъ молодому человѣку, потому что на рукояткѣ находились начальные буквы его фамиліи. Лезвіе ножа было покрыто засохшею кровью.
Съ этой минуты всѣ сомнѣнія изчезли: никто болѣе не сомнѣвался уже въ преступленіи Пеннифатера, и потому, по прибытіи въ Ратлебургъ, онъ тотчасъ же былъ представленъ уголовному судьѣ.
Дѣло подсудимаго съ каждою минутою все болѣе и болѣе ухудшалось. Арестантъ, спрошенный, что онъ делалъ утромъ въ день отъѣзда Шутлеворти, имѣлъ смѣлость признаться, что охотился по близости болота, въ которомъ, благодаря проницательности Бонанфанъ, открыли окровавленный жилетъ.
Старый джентльмен явился къ судьѣ въ качествѣ свидѣтеля, и со слезами на глазахъ сдѣлалъ слѣдующее показаніе.
Онъ сказалъ, что чувство долга и пониманіе священнѣйшихъ обязанностей запрещаютъ ему долѣе хранить молчаніе. До этой минуты искренняя любовь, питаемая имъ къ племяннику друга, хотя и дурно съ нимъ поступившему три мѣсяца тому назадъ, приказывала ему объяснить всѣ факты только неблагопріятнымъ стеченіемъ обстоятельствъ, но теперь, видя передъ глазами слишкомъ убѣдительныя показательства, онъ считаетъ дѣло яснымъ и не требующимъ подтвержденій.
— Мнѣ нельзя долѣе колебаться, прибавилъ онъ; — и я изложу судье все, что мнѣ извѣстно… Ахъ! какъ это тяжело любящему сердцу!…
И онъ разсказалъ, что наканунѣ изчезновенія Шутлеворти, тотъ объявилъ племяннику о своемъ отъѣздѣ на слѣдующій день въ сосѣдній городъ для отдачи в Провинціальный банкъ очень большой суммы денегъ. Потомъ въ его присутствіи объявилъ племяннику, что рѣшился утвердить духовное завѣщаніе, не оставляющее ему ни одного су. Бонанфанъ, оканчивая показаніе, потребовалъ отъ обвиняемаго подтвержденія своихъ словъ.
Къ большому удивленію всѣхъ присутствовавшихъ в камерѣ уголовнаго судьи молодой Пеннифатеръ отвѣчалъ, что все, сказанное свидѣтелемъ — истинная правда.
Судья тотчасъ же распорядился послать двухъ агентовъ въ квартиру преступника для произведенія тамъ необходимаго обыска.
Посланные возвратились съ сафьяннымъ портфелемъ, принадлежавшимъ уже нѣсколько лѣтъ г. Шутлеворти; но в портфелѣ ничего не было.
Блюститель правосудія напрасно старался исторгнуть признаніе отъ обвиненнаго; тотъ отрицалъ взводимое на него преступленіе.
Кромѣ портфеля полицейскіе агенты нашли въ тюфякѣ несчастнаго молодаго человѣка рубашку и платокъ, помѣченные его именемъ и запятнанные, повидимому, кровью.
Между тѣмъ узнали, что лошадь Шутлеворти околѣла вслѣдствіе полученной ею раны. Бонанфанъ предложилъ вскрыть трупъ животнаго чтобы найти въ немъ пулю.
Сказано — сдѣлано.
Старый Карлуша, взявъ на себя этотъ трудъ, вынулъ изъ груди лошади небольшую пулю, приходившуюся какъ разъ къ дулу ружья Пеннифатера.
Пулю подсудимый призналъ за принадлежащую ему.
Болѣе сомнѣній существовать не могло, всѣ улики были неопровержимы.
Судья отправилъ племянника Шутлеворти въ тюрьму и отказался принять поручительство Бонанфанъ, убѣдительно предлагавшаго въ залогъ огромныя деньги.
Такое новое доказательство великодушія стараго джентльмена сдѣлало его идеаломъ доброты въ глазахъ всѣхъ жителей Ратлебурга.
Надо признаться, что въ этомъ случаѣ достойный человѣкъ слишкомъ увлекся любовью и ревностью, такъ какъ, предлагая поручительство, онъ забывалъ, что не имѣетъ ничего кромѣ долговъ.
Легко понять, съ какимъ нетерпѣніемъ городское населеніе дожидалось суда присяжныхъ надъ Пеннифатеромъ.
Всѣ обвиняли его въ совершонномъ злодѣяніи и желали строгаго примѣрнаго наказанія.
Наконецъ роковой день наступилъ. Многочисленная публика еще съ утра собралась въ большой залѣ зданія, занимаемаго Ѳемидой.
Улики, собранныя Бонанфаномъ, были такъ неопровержимы, что присяжные послѣ минутнаго совѣщанія, обвинили подсудимаго въ убійствѣ его дяди съ цѣлію ограбленія и съ желаніемъ завладѣть наслѣдствомъ.
Несчастный Пеннифатеръ, осужденный на смерть, отправленъ на время въ темницу графства, гдѣ и долженъ былъ ожидать казни.
Великодушіе Карла Бонанфанъ увеличило къ нему почтеніе и любовь гражданъ Ратлебурга.
Съ нимъ самимъ сдѣлалась удивительная перемѣна: прежняя разсчетливость, доходившая даже до скряжничества, замѣнилась излишнею расточительностью и щедростью. Онъ съ замѣтнымъ удовольствіемъ подавалъ пришедшему гостю бутылку лучшаго вина, предлагалъ настоящую гаванскую сигару, тогда какъ прежде отъ него трудно было получить даже стаканъ холодной воды.
Въ одно прекрасное утро этотъ достойный джентльменъ получилъ письмо, сильно его изумившее. Оно заключалось въ слѣдующемъ:
А. Н. 1.
Милостивый государь.
По приказанію нашего уважаемаго довѣрителя и корреспондента, г. Барнабе Шутлеворти, мы имѣемъ честь послать къ вамъ по данному имъ адресу ящикъ съ лучшимъ шато-марго.
- Гогъ, Фрогъ, Когъ и К°
P.S. Ящикъ вамъ доставится через шесть часовъ по полученіи письма. Передайте наше почтеніе г. Шутлеворти.
Бонанфанъ по смерти своего пріятеля совершенно не надѣялся получить когда нибудь обѣщанное вино и смотрѣлъ теперь на эту посылку, какъ на видимое благоволеніе къ нему умершаго Барнабе. Въ избыткѣ радости онъ пригласилъ многихъ друзей на ужинъ въ слѣдующій день, чтобы отвѣдать подарокъ покойнаго Шутлеворти. Однако джентльменъ въ разосланныхъ приглашеніяхъ не думалъ упоминать его имени, на что, безъ сомнѣнія, имѣлъ важныя причины.
На слѣдующій день вечером многочисленное и избранное общество собралось у Бонанфанъ. Могу сказать, нисколько не преувеличивая, что половина жителей Ратлебурга находилась тамъ. Я былъ приглашенъ однимъ из первыхъ.
Вечеръ прошелъ очень весело, хотя хозяинъ и печалился о томъ, что шато-марго, ожидаемое еще утромъ, прибыло только послѣ сытнаго, великолѣпнаго ужина. Будущая перспектива множества бутылокъ съ отличнымъ виномъ обрадовала гостей, рѣшившихъ торжественно внести въ залъ дорогую посылку и при громких крикахъ ура! мгновенно распечатать ее.
Всѣ принялись за дѣло. Ящикъ былъ поставленъ на столъ среди бутылокъ и стакановъ, изъ которых многіе полетѣли на полъ и разбились въ дребезги. Старый Карлуша, выпившій уже напорядкахъ, съ сіяющимъ и улыбающимся лицомъ поднялся съ кресла и, ударивъ по столу графиномъ, потребовалъ молчанія во время священной церемоніи, т. е. откупорки божественнаго нектора.
Мало по малу спокойствіе водворилось. Я по просьбѣ Бонанфана принужденъ былъ поднять дубовую крышку, скрывавшую бутылки шато-марго. Взявъ молотокъ, я выбилъ нѣсколько гвоздей…
Вдругъ крышка подскочила, приведенная въ движеніе незамѣтной пружиной, и изъ ящика медленно поднялся несчастный Шутлеворти съ искаженнымъ, посинѣлымъ лицом и зіяющею раною на груди. Мертвецъ, вперивъ свои стеклянные глаза въ испуганнаго Бонанфана, тихо, но внятно произнесъ:
— Ты — мой убійца!!
Потомъ трупъ, точно удовольствовавшись своимъ обвиненіемъ, упалъ на столъ изъ ящика, служившаго ему своего рода гробомъ.
Невозможно описать сцену, послѣдовавшую за внезапнымъ появленіемъ привидѣнія Шутлеворти. Одни из гостей бросились къ дверямъ, другіе къ окнамъ, третьи окаменѣли отъ понятнаго ужаса. Когда первая минута невыразимаго страха прошла, всѣ взоры обратились на Бонанфана.
Если я проживу еще сто лѣтъ, то все таки не забуду смертной блѣдности, покрывшей его лице, такъ еще недавно красное отъ вина и свѣтящееся отъ радости. Въ теченіи одной или двухъ минутъ онъ оставался неподвиженъ, какъ мраморная статуя; его глаза ничего не видѣли и, казалось, были заняты созерцаніемъ совершоннаго преступленія. Наконецъ въ достойномъ джентльменѣ проснулась совѣсть, и онъ, вскочивъ съ кресла, глухо упалъ головою на лежавшій на столѣ посинѣлый трупъ. Здѣсь отрывистымъ и едва внятнымъ голосомъ признался онъ въ ужасномъ убійствѣ, за которое Пеннифатеръ былъ осужденъ на смерть.
И вотъ въ чемъ заключалась его исповѣдь:
Онъ слѣдовалъ за Шутлеворти до сосѣдняго болота, гдѣ выстрѣлилъ въ лошадь. Воспользовавшись паденіемъ животнаго, онъ умертвилъ всадника и завладѣлъ его деньгами. Считая лошадь мертвою, убійца въ теченіи нѣкотораго времени съ большимъ трудомъ тащилъ свою жертву черезъ частый кустарникъ, окружавшій болото. Наконец онъ положилъ трупъ несчастнаго старика на свою лошадь и довезъ его до одного мѣстечка въ глубинѣ лѣса.
Окровавленный жилетъ, ножъ, портфель и пуля были подброшены имъ изъ желанія отомстить Пеннифатеру. Онъ также положилъ въ тюфякъ молодаго человѣка рубашку и платокъ, запачканные кровью.
Къ концу этого разсказа голосъ убійцы становился все слабѣе и слабѣе. Кончивъ свои признанія, онъ хотелъ подняться, но зашатался и, протянувъ руки къ холодному трупу, упалъ бездыханнымъ на каменный полъ комнаты.
Однако нѣтъ ничего проще средствъ, столь невѣроятных, столь фантастическихъ, средствъ, употребленныхъ мною для того, чтобы исторгнуть отъ убійцы немедленное признаніе.
Притворное простосердечіе Бонанфанъ внушило мнѣ еще въ первую минуту сильное къ нему недовѣріе. Присутствуя при нанесеніи ему пощечины Пеннифатеромъ, я былъ пораженъ дьявольскимъ выраженіемъ, исказившимъ лицо стараго Карла. Это не была молнія, но скорѣе вызовъ и обѣщаніе отомстить при первомъ представившемся случаѣ. Я былъ совершенно противоположнаго мнѣнія съ горожанами Ратлебурга, такъ какъ замѣтилъ, что всѣ открытія, компрометировавшія Пеннифатера, прямо или косвенно шли отъ г. Бонанфанъ. Дѣло с пулей открыло мнѣ глаза. Друзья Шутлеворти забыли, (но я это помнилъ), что свинецъ, ранившій животное, вошелъ съ одной стороны, а вышелъ съ другой. И такъ сдѣлалось понятнымъ, что открытіе пули было ничто иное, как ловко разыгранная комедія. Такой выводъ убѣдилъ меня, что и другія доказательства приготовлены точно такимъ же образомъ. Кромѣ того, замѣтивъ, что Бонанфанъ по смерти своего друга сдѣлался болѣе великодушнымъ и тратилъ много денегъ, я почувствовалъ рождающіяся подозрѣнія, становившіяся со дня на день все сильнѣе и сильнѣе…
Вслѣдствіе всего этого я съ своей стороны занялся дѣятельными розысками въ надеждѣ открыть тѣло несчастнаго Шутлеворти. Черезъ нѣсколько дней мои старанія увѣнчались успѣхомъ: я нашелъ трупъ бѣднаго старика въ старомъ колодцѣ, совершенно скрытомъ густымъ кустарникомъ.
Случаю было угодно, чтобы я слышалъ разговоръ двухъ стариковъ въ тотъ день, когда расчувствовашійся Шутлеворти обѣщалъ своему другу ящикъ с шато-марго.
На этомъ-то я и основалъ свой планъ дѣйствія.
Доставъ длинный и твердый кусок китоваго уса, я положилъ его под спину трупа, который былъ послѣ помѣщенъ въ ящикъ, оставшійся отъ вина. Въ то время, как забивалъ гвоздями крышку, я долженъ былъ ее сильно удерживать и потому предвидѣлъ, что трупъ долженъ подняться, когда гвозди будутъ выбиты.
Наложивъ печати на ящикѣ и закупоривъ его, я послалъ слугу къ г. Бонанфанъ съ мнимымъ письмомъ поставщиковъ Барнабе Шутлеворти. Что же касается до обвинительныхъ словъ, сказанныхъ возставшимъ трупомъ, то ихъ объяснить не трудно: я обладаю способностью чревовѣщанія. Угрызенія совѣсти поразили несчастнаго, и онъ палъ мертвымъ.
Кажется, что мнѣ не остается ничего болѣе прибавить к разсказу. Пеннифатеръ былъ тотчасъ освобожденъ и, получивъ во владѣніе состояніе покойнаго дяди, перемѣнилъ совершенно образъ жизни, воспользовавшись уроками опытности.