Он умер, говорят. Для чуждых, малодушных,
Лишь голосу молвы подвластных и послушных,
Чьё имя — легион, он не жил никогда, И их толпа была ему чужда.
5 И здесь, близ домика великого поэта,
Где веет памятью, священною для всех,
Звучат их голоса, их неуместный смех,
На то, что здесь живёт — в их сердце нет ответа;
Что арфа чудная бездушным и глухим? 10 И дети бегают в тени его платана,
Но из гуляющих никто не скажет им,
Чем был он, и чего народ лишился с ним,
Никто не назовёт поэзии титана.
И тут на дереве мы видели с тоской 15 Слова начертаны кощунственной рукой,
Бесстыдные слова… И сердце сжалось болью!
А море, как в былом, шумело там внизу
И радовалось всё весеннему приволью,
И плющ вокруг окна обвил свою лозу, 20 А море искрилось от края и до края,
На солнце пеною серебряной играя.
Казалось, что во всём поэта дух разлит,
Что он у берега в волне шумящей плещет,
В полуденных лучах сверкает и трепещет, 25 И что-то светлое, могучее сулит.
