Врядь-ли нужно объяснять, что мои бѣглыя замѣтки объ открытіи фонъ Кемпелена отнюдь не имѣютъ въ виду научной оцѣнки вопроса. Это было бы совершенно излишнимъ послѣ обстоятельнаго мемуара Араго, не говоря о рефератѣ въ «Silliman’s Journal» и только что опубликованномъ сообщеніи лейтенанта Мори. Я намѣренъ, во-первыхъ, сказать нѣсколько словъ о самомъ фонъ-Кемпеленѣ (съ коимъ имѣлъ честь лично познакомиться нѣсколько лѣтъ тому назадъ), такъ какъ все, что касается его личности, представляетъ въ настоящую минуту интересъ, а во-вторыхъ, потолковать съ чисто теоретической точки зрѣнія о результатахъ его открытія.
Но прежде чѣмъ приступлю къ своимъ замѣткамъ, считаю нелишнимъ опровергнуть одно заблужденіе, утвердившееся въ публикѣ (какъ водится, благодаря газетамъ), — а именно: будто поразительное открытіе фонъ Кемпелена явилось совершенно неожиданнымъ.
Замѣтка на стр. 53 и 82 «Дневника сэра Гемфри Дэви» (Коттль и Мунро, Лондонъ, pp. 150) ясно свидѣтельствуетъ, что этотъ знаменитый химикъ не только формулировалъ основную идею вопроса, но и значительно подвинулъ впередъ его разработку экспериментальнымъ путемъ съ помощью того же анализа, который нынѣ такъ блистательно доведенъ до конца фонъ Кемпеленомъ. Послѣдній, хотя и не упоминаетъ о «Дневникѣ», безъ сомнѣнія (говорю это безъ малѣйшихъ колебаній и въ случаѣ надобности берусь доказать) обязанъ книгѣ Дэви первымъ толчкомъ къ своей работѣ. Не могу не привести здѣсь двѣ выдержки изъ «Дневника», несмотря на ихъ спеціальный характеръ. (Такъ какъ алгебраическія формулы кажутся намъ неинтересными, а «Дневникъ» можно найти въ книжномъ магазинѣ Атенеумъ, то мы позволили себѣ сократить рукопись мистера Поэ, выпустивъ цитаты. Прим. изд.)
Замѣтка въ журналѣ «Вѣстникъ и Наблюдатель», перепечатанная всѣми газетами и приписывающая честь открытія какому-то мистеру Киссаму изъ Брауншвейга въ Мэнѣ, кажется мнѣ подозрительной во многихъ отношеніяхъ, хотя, конечно, самъ по себѣ подобный фактъ не представляетъ ничего невозможнаго или невѣроятнаго. Я не буду вдаваться въ подробности. Мое мнѣніе объ этой замѣткѣ основано главнымъ образомъ на манерѣ изложенія. Замѣтка выглядитъ не заслуживающей довѣрія. Разсказывая факты, люди рѣдко отмѣчаютъ дни и числа съ такой щепетильной точностью, какъ мистеръ Киссамъ. Къ тому же, если мистеръ Киссамъ дѣйствительно сдѣлалъ свое открытіе около восьми лѣтъ тому назадъ, — почему онъ тогда же не воспользовался громадными выгодами, которыя оно могло доставить ему лично, если ужь не человѣчеству. Выгоды эти очевидны для всякаго простеца. Я никогда не повѣрю, чтобы человѣкъ, не лишенный здраваго смысла, сдѣлавъ подобное открытіе, оказался въ своихъ дальнѣйшихъ поступкахъ такимъ младенцемъ — такимъ простофилей — какимъ, по его собственнымъ словамъ, оказался мистеръ Киссамъ. Кстати: кто такое мистеръ Киссамъ? Не сфабрикована-ли вся замѣтка въ «Вѣстникѣ и Наблюдателѣ» нарочно для того, чтобы «надѣлать шума?» Правду сказать, статья отъ начала до конца производитъ впечатлѣніе «не любо не слушай». На мой взглядъ она не заслуживаетъ довѣрія, и если бы я не зналъ, какъ легко поддаются мистификаціи ученые мужи въ вопросахъ, выходящихъ изъ круга ихъ обычныхъ занятій, то, признаюсь, былъ бы крайне удивленъ, видя, что такой замѣчательный химикъ, какъ профессоръ Дрэперъ, обсуждаетъ совершенно серьезно претензіи мистера Киссама.
Вернемся, однако, къ «Дневнику» сэра Гемфри Дэви. Онъ не предназначался для публики, даже по смерти автора. Въ этомъ легко убѣдится всякій опытный литераторъ при самомъ поверхностномъ знакомствѣ съ стилемъ «Дневника». Напр., на стр. 13 читаемъ по поводу изслѣдованій надъ закисью азота. «Дыханіе продолжается; спустя полминуты уменьшеніе, потомъ прекращаются, остается только въ родѣ легкаго сжатія всѣхъ мускуловъ». Что дыханіе не уменьшается, ясно изъ дальнѣйшаго текста и выраженія «прекращаются» (во множественномъ числѣ). Всю фразу слѣдуетъ читать: «дыханіе продолжается, спустя полминуты уменьшеніе (болѣзненныхъ ощущеній), потомъ (они) исчезаютъ, остается только (ощущеніе) въ родѣ легкаго сжатія всѣхъ мускуловъ». Сотни подобныхъ мѣстъ доказываютъ, что рукопись, изданная такъ неосмотрительно, была простой записной книжкой, предназначавшейся авторомъ только для собственнаго употребленія. Всякій, кто вникнетъ въ ея содержаніе, согласится со мною. Дѣло въ томъ, что сэръ Гемфри Дэви ни за что въ мірѣ не согласился бы компрометировать себя въ научныхъ вопросахъ. Онъ не только ненавидѣлъ всякое шарлатанство, но боялся даже показаться поверхностнымъ. Будучи совершенно убѣжденъ, что находится на вѣрномъ пути къ открытію, онъ все-таки не рѣшался печатать о немъ, пока не могъ подтвердить своихъ заключеній вполнѣ точными опытами. Безъ сомнѣнія, его послѣднія минуты были бы отравлены, если бъ онъ могъ предвидѣть, что « Днѣвникъ», полный грубыхъ, необработанныхъ гипотезъ и предназначенный къ сожженію, попадетъ въ печать. Я говорю: «предназначенный къ сожженію», такъ какъ не можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что записная книжка относилась къ числу бумагъ, которыя Дэви завѣщалъ «предать огню». Къ добру или худу ускользнула она отъ пламени, еще вопросъ. Конечно, книжка послужила толчкомъ къ открытію фонъ Кемпелена — въ этомъя совершенно увѣренъ — но, повторяю, еще вопросъ, окажется-ли это капитальное открытіе (капитальное, во всякомъ случаѣ) къ пользѣ или ко вреду человѣчества. Самъ фонъ Кемпеленъ и его друзья, разумѣется, извлекутъ изъ него громадныя выгоды. Они съумѣютъ во время «реализировать» его, накупить домовъ, земель и всякаго другого добра, представляющаго внутреннюю цѣнность.
Коротенькое сообщеніе фонъ Кемпелена, появившееся въ «Домашней газетѣ» и перепечатанное во многихъ другихъ, повидимому, искажено переводчикомъ, вслѣдствіе недостаточнаго знакомства съ нѣмецкимъ языкомъ. Подлинникъ, по его словамъ, напечатанъ въ послѣднемъ номерѣ Прессбургской «Schnellpost». Слово «viele», очевидно, невѣрно понято (это часто бываетъ), а слово «горести», вѣроятно, соотвѣтствуетъ нѣмецкому «leiden», что собственно значитъ «страданія» и понимаемое въ этомъ смыслѣ совершенно измѣняетъ характеръ всего сообщенія). Конечно, это только мои догадки.
Во всякомъ случаѣ фонъ Кемпеленъ отнюдь не «мизантропъ», по крайней мѣрѣ, по внѣшнему виду. Знакомство наше было случайное, и я не поручусь, что успѣлъ узнать его вполнѣ, но какъ бы то ни было, водиться и бесѣдовать съ человѣкомъ такой колоссальной извѣстности, какая досталась или достанется на его долю, что-нибудь да значитъ.
«Литературный міръ» (быть можетъ, введенный въ заблужденіе сообщеніемъ «Домашней Газеты») называетъ его уроженцемъ Пресбурга, но я знаю навѣрное — такъ какъ слышалъ объ этомъ изъ его собственныхъ устъ, — что онъ родился въ Утикѣ, въ Штатѣ Нью-Іоркъ, хотя и отецъ и мать его, кажется, родомъ изъ Пресбурга. Они въ какомъ-то родствѣ или свойствѣ съ Мельцелемъ, извѣстнымъ изобрѣтателемъ шахматнаго игрока-автомата. (Если не ошибаемся, фамилія этого изобрѣтателя Кемпеленъ, или фонъ Кемпеленъ, или что-то въ этомъ родѣ. Прим. изд.). Самъ Кемпеленъ коренастый, плотный мужчина, съ большими, масляными, голубыми глазами, рыжими волосами и бородой, большимъ, но пріятнымъ ртомъ, прекрасными зубами и, помнится, римскимъ, носомъ. Онъ слегка прихрамываетъ; обращеніе его просто, манеры носятъ печать bonhomie[1]. Вообще, наружностью, словами и Дневниками онъ вовсе не похожъ на «мизантропа». Мы прожили съ недѣлю въ Графской гостинницѣ, въ Родъ-Айлендѣ, и мнѣ не разъ случалось разговаривать съ нимъ, такъ что въ общемъ мы проговорили за все время часа три-четыре. Онъ уѣхалъ раньше меня, намѣреваясь отправиться въ Нью-Іоркъ, а оттуда въ Бременъ; въ этомъ послѣднемъ городѣ было впервые опубликовано его великое открытіе; или, точнѣе, здѣсь впервые его заподозрили въ открытіи. Вотъ все, что я лично знаю о безсмертномъ отнынѣ фонъ Кемпеленѣ; я полагалъ, что и эти немногія данныя не лишены интереса для публики.
Врядъ-ли нужно говорить, что большая часть розсказней объ этомъ дѣлѣ — чистѣйшія выдумки, и заслуживаютъ такого же довѣрія, какъ сказки о лампѣ Аладина; хотя въ данномъ случаѣ, какъ и при открытіяхъ въ Калифорніи, истина можетъ оказаться страннѣе всякой выдумки. Впрочемъ, слѣдующій разсказъ настолько достовѣренъ, что мы можемъ принять его цѣликомъ.
Проживая въ Бременѣ, фонъ Кемпеленъ часто нуждался въ деньгахъ и съ великимъ трудомъ доставалъ самыя ничтожныя суммы. Когда началось извѣстное, возбудившее такую сенсацію, дѣло о фальшивыхъ монетчикахъ Гутсмутъ и Ко, фонъ Кемпеленъ былъ заподозрѣнъ въ соучастіи, такъ какъ незадолго передъ тѣмъ купилъ большое имѣніе въ Гасперичъ Ленѣ и не пожелалъ объяснить, откуда у него взялись деньги. Его даже арестовали, но, за отсутствіемъ уликъ, выпустили на свободу. Однако, полиція слѣдила за нимъ и вскорѣ убѣдилась, что онъ часто уходитъ изъ дома, всегда въ одномъ и томъ направленіи, причемъ неизмѣнно ускользаетъ отъ сыщиковъ въ лабиринтѣ узкихъ, кривыхъ переулковъ, извѣстномъ подъ именемъ «Dondergat». Наконецъ таки удалось выслѣдить его на чердакѣ семиэтажнаго дома, и не только выслѣдить, но и накрыть въ разгарѣ его преступныхъ занятій. Онъ такъ смутился при видѣ полицейскихъ, что послѣдніе ни на минуту не усомнились въ его виновности. Надѣвъ ему ручные кандалы, они обыскали комнату, или, лучше сказать, комнаты, такъ какъ, повидимому, онъ занималъ всю мансарду.
Къ чердаку, на которомъ они его застали, примыкалъ чуланчикъ, а въ немъ помѣщался какой-то химическій аппаратъ, значеніе котораго осталось неяснымъ. Въ уголку чулана находилась маленькая печка, въ которой пылалъ огонь, а на печкѣ нѣчто въ родѣ двойного тигля: два тигля, соединенные трубкой. Одинъ изъ нихъ былъ почти до краевъ наполненъ расплавленнымъ свинцомъ, не достигавшимъ, однако, до трубки. Въ другомъ клокотала и кипѣла ключемъ какая-то жидкость. По словамъ полицейскихъ, фонъ Кемпеленъ, увидѣвъ, что его накрыли, схватилъ тигли обѣими руками (на немъ были асбестовыя перчатки) и вывернулъ ихъ на полъ. Тутъ ему надѣли кандалы, и прежде чѣмъ приступитъ къ обыску помѣщенія, обыскали его самого; однако, ничего особеннаго не нашли, кромѣ бумажнаго пакетика съ порошкомъ, который оказался впослѣдствіи смѣсью сурьмы съ какимъ-то неизвѣстнымъ веществомъ въ почти, но не вполнѣ равной пропорціи. Всѣ попытки анализировать это неизвѣстное вещество остались тщетными, но, безъ сомнѣнія, оно будетъ анализировано со временемъ.
Изъ чулана полицейскіе прошли вмѣстѣ съ своимъ плѣнникомъ въ комнату въ родѣ пріемной, гдѣ ничего особеннаго не оказалось, и затѣмъ въ спальню химика. Обшарили комоды и сундуки, но отыскали только незначущія бумаги и нѣсколько золотыхъ и серебряныхъ монетъ хорошей чеканки. Наконецъ, заглянувъ подъ кровать, увидѣли обыкновенный большой чемоданъ изъ необдѣланной кожи, безъ всякихъ признаковъ петель, застежекъ, замка, причемъ верхняя половина его лежала поперекъ нижней. Попробовали вытащить его, но даже напрягая всѣ силы (полицейскихъ было трое; все народъ здоровый) «не смогли сдвинуть хотъ на дюймъ». Тогда одинъ изъ нихъ забрался подъ кровать и, заглянувъ въ чемоданъ, сказалъ:
— Мудрено ему двигаться, — онъ до краевъ набить мѣдными обломками.
Затѣмъ, онъ уперся ногами въ стѣну, а плечами въ чемоданъ, и съ помощью товарищей, выпихнулъ послѣдній изъ подъ кровати. Предполагаемая мѣдь оказалась въ видѣ кусочковъ различной величины, отъ горошины до доллара, болѣе или менѣе плоскихъ, но неправильной формы, — «въ такомъ родѣ, какъ если бы налить на землю расплавленнаго свинца и оставить, пока не остынетъ». Никому изъ полицейскихъ въ голову не приходило, что это, можетъ бытъ, какой-нибудь другой металлъ, а не мѣдь. Никто не подумалъ, что это можетъ быть золото, да и могла-ли явиться у нихъ такая дикая мысль? Каково же было ихъ изумленіе, когда на другой день по всему Бремену разнеслась вѣсть, что «куча мѣди», которую они такъ пренебрежительно стащили въ полицію, не давъ себѣ труда утаить хоть крупицу, — оказалась золотомъ — настоящимъ золотомъ — мало того, золотомъ, какого еще не случалось употреблять при чеканкѣ, — абсолютно чистымъ, дѣвственнымъ, безъ малѣйшихъ слѣдовъ какой-либо примѣси!
Я не стану распространяться о сообщеніи самого фонъ Кемпелена, — такъ какъ оно извѣстно читающей публикѣ. Что ему удалось осуществить старинную химеру искателей философскаго камня, — въ томъ врядъ-ли можетъ сомнѣваться мало-мальски здравомыслящій человѣкъ. Разумѣется, мнѣнія Араго имѣютъ огромный вѣсъ: но и этотъ ученый можетъ ошибаться; и все, что онъ говоритъ о висмутѣ въ своемъ сообщеніи, нужно принимать cum grano salis[2]. Ясно одно: до сихъ поръ всѣ анализы оказались безуспѣшными, и, по всей вѣроятности, дѣло останется въ теченіе многихъ лѣтъ in statu quo[3], пока фонъ Кемпеленъ не укажетъ намъ ключъ къ свой тайнѣ. Пока установленъ лишь слѣдующій фактъ: золото можно приготовлять безъ особенныхъ затрудненій изъ свинца и какихъ-то неизвѣстныхъ веществъ, примѣшанныхъ къ нему въ неизвѣстной пропорціи.
Конечно, въ настоящее время трудно высказаться о непосредственныхъ и окончательныхъ результатахъ этого открытія, которое всякій мыслящій человѣкъ не замедлитъ поставить въ связь съ увеличившимся интересомъ къ золоту вслѣдствіе недавнихъ открытій въ Калифорніи. Это послѣднее соображеніе, въ свою очередь, наводитъ на мысль о крайней несвоевременности открытія фонъ Кемпелена. Если многіе воздержались отъ переселенія въ Калифорнію, опасаясь, что золото упадетъ въ цѣнѣ послѣ открытія такихъ неисчерпаемыхъ минъ, то какой же переполохъ поднимется теперь среди людей, переселяющихся или уже переселившихся въ Калифорнію? Можно себѣ представить, какъ они отнесутся къ извѣстію объ удивительномъ открытіи фонъ Кемпелена? Открытію, смыслъ котораго въ сущности тотъ, что при всѣхъ достоинствахъ золота (каковы бы они ни были) въ смыслѣ матеріала для мануфактурныхъ издѣлій, стоимость его упала или, по крайней мѣрѣ, упадетъ въ скоромъ времени (невозможно предположить, что фонъ Кемпеленъ долго будетъ хранить тайну своего открытія) ниже стоимости свинца, и гораздо ниже стоимости серебра. Трудно судить о послѣдствіяхъ этого открытія, но одно можно сказать, не рискуя ошибиться: появись извѣстіе о немъ полугодомъ раньше, оно отразилось бы весьма существенно на населеніи Калифорніи.
Въ Европѣ самымъ важнымъ результатомъ его является пока возвышеніе стоимости свинца на двѣсти процентовъ и серебра на двадцать пять процентовъ.
