НРАВЫ.[править]
Наскучивъ смотрѣть на свѣтъ и людей сквозь иностранные Журналы и Газеты, я рѣшился освѣжиться въ обществѣ, побывать въ знакомыхъ домахъ, повидаться съ людьми, прислушаться къ общественному мнѣнію о различныхъ предметахъ, узнать городскія новости и вѣсти, и съ новымъ запасомъ возвратиться въ мой кабинетъ. Ударило 8 часовъ вечера — пора одѣваться.
Облекшись въ сѣрый фракъ, завязавъ галстухъ безъ зеркала, и пригладивъ ладонью волосы — я невольно улыбнулся, вспомнивъ, какъ я наряжался на вечера двадцать лѣтъ тому назадъ, съ какимъ тщаніемъ убиралъ я тогда свою голову прическою à la Duroc; съ какимъ удовольствіемъ чернилъ усики серебряною гребеночкою; съ какою заботою повязывалъ галстухъ передъ зеркаломъ въ продолженіе получаса; какъ щегольски пестрилъ грудь кушаками; какъ крѣпко перешагивалъ талію (которой, какъ говорится, и слѣдъ простылъ). А теперь? — теперь я сталъ другой человѣкъ, и променялъ прежнія заботы, на заботы другаго рода. Прежде я восхищался, когда мнѣ удавалось обратить на себя вниманіе умной и прелестной женщины, вѣжливостью, ловкостью въ танцованьѣ, и остроумными (такъ думалъ тогда) фразами. Теперь я сушу мозгъ надъ сочиненіями, осудилъ себя на добровольное кабинетное заключеніе и поденную чернильную работу, для пріобрѣтенія благосклонности публики, которая столь же непостоянна, какъ красавицы, но гораздо строже. Прежде я гордился числомъ пригласительныхъ билетовъ на вечера и балы, какъ доказательствами моего достоинства и важности въ модномъ свѣтѣ. Теперь перебираю писанныя противу меня критики, слушаю волею и неволею замѣчанія пріятелей о моихъ трудахъ, и съ каждымъ новопоявившимся сѣдымъ волоскомъ, удостовѣряюсь, сколь я далекъ отъ моей цѣли. Прежде сердечная веселость и беззаботность не оставляли меня никогда. — Теперь, посреди трудовъ и занятіи, мнѣ хотя и не бываетъ скучно, по бываетъ грустно — а это стоитъ одно другаго. Прежде я не думалъ о завтрашнемъ днѣ, и съ такимъ равнодушіемъ издерживалъ послѣдніе двадцать пять рублей, какъ будто въ запасѣ были у меня милліоны. А теперь я думаю за десять лѣтъ впередъ, трепещу о будущей участи моего семейства, а все таки не научился копить денегъ. Читатель теперь легко отгадаетъ, почему мое путешествіе по гостинымъ иначе быть не можетъ, какъ самое хладнокровное. Свѣтъ тотъ же — но я перемѣнился: перемѣнятся и тѣ, которые теперь за величайшее счастіе почитаютъ блистать въ свѣтѣ — и со временемъ скажутъ то же самое.
Покуда ѣхать? — Поѣду къ NN.: у него собираются такъ называемые умные люди, грамотѣи большаго свѣта. Самъ хозяинъ слыветъ даже Словесникомъ, а хозяйка… о! хозяйка есть одна изъ милліона тѣхъ Музъ, который раздаютъ споимъ знакомымъ и родственникамъ вѣнка безсмертія съ такою щедростью, какъ будто бы они дѣлались въ цвѣточномъ магазинѣ, и продавались самою дешевою цѣною. Послушаю, нѣтъ ли чего занимательнаго но части карманной Литературы. Съ тѣхъ поръ, какъ у насъ ввелась въ моду Альманахи, юные и неюные Поэты отъ году до году откладываютъ печатаніе своихъ стиховъ, чтобъ блеснуть въ лучахъ альманачной славы. Но какъ Поэту столь же трудно скрыть свое произведеніе, какъ иной женщинѣ сохранить чужую тайну, то до печатанія Альманаховъ, стишки обыкновенно ходятъ по городу, пока какой нибудь литературный паукъ не перехватитъ этого летучаго творенія, и не впутаетъ въ печатныя сѣти. Отъ этого новаго порядка вещей происходитъ та выгода, что не только Авторъ хорошихъ стиховъ пользуется предварительною славою, но и разнощики сихъ произведеній пріобрѣтаютъ нѣкоторый вѣсъ въ обществахъ, за труды свои причисляются даже къ сословію Литераторовъ. Я нахожу, что это справедливо: кресла Жанъ-Жака Руссо проданы были за дорогую цѣну, и конь, носившій на хребтѣ своемъ великаго Тюреня, до послѣдняго издыханія обращалъ на себя вниманіе современниковъ. Почему же карманъ, вмѣщающій въ себѣ прекрасное произведеніе, и хозяинъ кармана не должны пользоваться славою?
Вотъ я уже въ передней Г-на NN. Было время, когда я поправлялъ мои туалетъ и прическу въ переднихъ, при помощи карманнаго зеркальца и гребешка. Теперь я и не думаю объ этомъ, и потому, не останавливаясь, прохожу въ гостинную.
Г-жа NN. сидѣла на софѣ, облокотясь нѣсколько на столъ, на которомъ стояли двѣ свѣчи. Она была занята разговоромъ съ мужчиною, съ которымъ мы послѣ познакомимъ нашихъ читателей. Одна дама сидѣла рядомъ съ хозяйкою, и, казалось, слушала разговоръ; другая, въ самомъ углу софы, занималась какою-то дамскою работою и не принимала участія въ ономъ; третья дама, съ какою-то двусмысленною; угрюмою (sournois) физіономіею, сидѣла въ креслахъ, въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ столика, посматривала изъ подлобья (однако жъ прекрасными черными глазами) кругомъ, и слушала, иногда съ улыбкою, а иногда сервозно, тихія рѣчи молодаго человѣка, который, развалившись въ креслахъ, съ миною презрѣніи смотрѣлъ вверхъ, и только изрѣдка посматривалъ на общество. Одна прекрасная, хотя пожилая дама, съ неподвижною физіономіею, сидѣла при самомъ столикѣ, и вмѣшивалась изрѣдка въ разговоръ, процѣживая слова сквозь зубы, безъ всякаго измѣненія голоса. Если бъ я былъ живописецъ, то съ этой прекрасной пожилой дамы срисовалъ бы портретъ, для изображенія зимы, со всѣми принадлежностями холода. Нѣсколько молодыхъ дѣвицъ перешептывались между собою за работою у другаго столика. Съ полдюжины рыцарей Словесности, разныхъ возрастовъ о дарованіи, сидѣло кругомъ; нѣсколько не-словесниковъ слушали разговоръ, стараясь по возможности принимать на себя видъ понижающихъ. Возлѣ софы, въ углу комнаты, дремалъ въ креслахъ одинъ жирный лѣнивецъ, вскормленный чужими обѣдами, почтенный достоинствами однофамильцевъ и родныхъ, прокравшійся въ храмъ Фортуны подъ дамскими вуалями, прикрѣпленный къ скользкому сѣдалищу колесницы сей богини ленточками, шпильками и булавками, и знаменитый связями съ людьми знаменитыми. Вотъ картина, представившаяся взорамъ моимъ, когда я усѣлся въ обществѣ, въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ прочихъ гостей. Теперь послушаемъ разговоръ. Говорили:
«О Бейронѣ и о предметахъ важныхъ (*).»
(*) Изъ Комедіи: Горе отъ ума. Читатели извинятъ меня, что я такъ часто ссылаюсь на эту превосходную Комедію. Чѣмъ болѣе вчитываюсь, тѣмъ болѣе нахожу достоинствъ въ семъ единственномъ произведеніи, живой картинѣ нравовъ нашего времени. Соч.
Я несправедливо сказалъ: говорили, потому, что говорилъ одинъ только тотъ мужчина, съ которымъ я обѣщалъ познакомить моихъ читателей, едва позволяя возражать споимъ слушательницамъ и слушателямъ, и лишь въ то время, когда ему надлежало перевести духъ, прибѣгнуть къ карманному платку, или пріискать въ памяти нѣсколько стиховъ для подкрѣпленія своей репутаціи ученаго и начитаннаго. Сардоническая, лукавая улыбка, какъ молнія, перемигивала на его устахъ, изъ коихъ изливался потокъ кудрявыхъ словъ, пріисканныхъ выраженіи, странныхъ, смѣшныхъ, иногда остроумныхъ сравненій, эпиграммъ, колкостей на счетъ современныхъ Писателей. Я слушалъ, и не могъ никакъ добиться, какое заключеніе дѣлаетъ онъ о Бейройѣ. Въ рѣчахъ его не было никакой связи, никакого логическаго порядка. Онъ безпрестанно приводилъ то красоты, то недостатки сего великаго Писателя, мѣшался въ сужденіяхъ, и желая блистать начитанностью, сбивчиво говорилъ о Бейрооѣ то, что сказано было въ Англійскихъ Журналахъ о Мурѣ, Вальтерѣ Скоттѣ и Суттеѣ, и обратно. Сужденія Г-жи Сталь о Германіи онъ примѣнялъ къ Англіи и Франціи, выдавая чужія мысли за свои. Я примѣтилъ однако жъ, что его слова и рѣчи, испeщренныя множествомъ собственныхъ именъ, разноязычными ссылками и восклицаніями, производили сильное впечатлѣніе на слушателей, почитавшихъ этого говоруна идоломъ премудрости. Непонятное кажется для многихъ мудренымъ, а какъ никто не признается, что онъ не понимаетъ человѣка, слывущаго умнымъ, то всѣ гости жестами и утвердительными восклицаніями соглашались съ ораторомъ. Одна только хозяйка казалась недовольной, что говорунъ, безпрестанно перебивая ея рѣчь, мѣшалъ ей восхищаться вслухъ Жанъ-Полемъ, о которомъ она безпрестанно измѣняла, и который однако жъ до того сдѣлался непонятенъ въ самой Германіи что изъ его сочиненій надлежало составить Хрестоматію или руководство къ постиженію мрачнаго его генія. — Наконецъ подали чай. Ораторъ, имѣвшій большую надобность промочить засохшее горло, замолчалъ и въ это время хозяйка обратилась ко мнѣ.
«Васъ нигдѣ не видно, Архипъ Ѳаддеевичъ!» — «Родъ моихъ занятій требуетъ отъ меня пожертвованія всего моего времени, сударыня!» — «Какъ вамъ не стыдно, печатать сатирическія статьи: вы бы помѣщали болѣе чувствительнаго, эѳирнаго, мечтательнаго, для услажденія сердецъ нѣжныхъ, для развлеченія умовъ выспреннихъ.» — «Я не умѣю писать чувствительно, а сентиментальные Писатели водятся между собою, и не любятъ холоднаго разсудка.» — «Вы бы переводили изъ Жанъ-Поля: онъ хотя не сентиментальный, но совершенно идеальный, отвлеченный Писатель.» — «Я не увѣренъ, что онъ поправится вашей публикѣ. Русскіе не похожи на Нѣмцевъ ни образомъ жизни, ни правами, ни такъ сказать покроемъ ума, и что хорошо для Нѣмцевъ, то можетъ быть не хорошо для насъ.» — «Изящное нравится вездѣ и всѣмъ, — сказалъ одинъ Поэтъ.» — «Правда, но оно должно быть представляемо въ формахъ и видахъ, намъ свойственныхъ. Европейская красавица показалась бы отвратительною въ Китаѣ; наше краснорѣчіе называется сухостью на Востокѣ, и Германская отвлеченность, въ которой ни одна вещь не называется своимъ настоящимъ именемъ, не примется у людей, любящихъ ясность, чистоту, понятность. Впрочемъ я посвятилъ себя другому роду Словесности, и стараюсь быть попятнымъ по возможности.» — «У всякаго свой вкусъ!» — сказала холодная дама съ важнымъ видомъ. «Но какая занимательность для меня, напримѣръ, въ статьѣ о переднихъ, прошу не прогнѣваться Г. Авторъ!» — сказала Г-жа NN. "Какъ можно требовать, " продолжала она: «чтобы люди высшаго сословія, дамы, словомъ les gens comme il faut, обращали вниманіе на переднія: одно это слово уже отвращаетъ взоры отъ вашего листка.» — «Именно потому, сударыня, что высшее сословіе не обращаетъ вниманія на переднія въ натурѣ, я старался показать ихъ на бумагѣ. Вообще всѣ комическіе Писатели, всѣ гумористики, и всѣ отличные Романтики, старавшіеся изобразить сердце человѣческое въ его настоящемъ видѣ и представишь современные правы въ подлинникѣ, выбирали предметы простонародные, описывали мѣста неприступныя для взоровъ знатнаго и богатаго. Въ большомъ свѣтѣ, мы какъ на сценѣ, всѣ дѣйствуемъ по выученнымъ ролямъ, ведемъ себя по извѣстнымъ правиламъ, и по неволѣ должны быть одноцвѣтными, единообразными. Но нравы наши, страсти и привычки отсвѣчиваются въ сношеніяхъ съ людьми низшими, которые, перенимая оныя у насъ, передаютъ далѣе, пока наконецъ это подражаніе не исчезнетъ у порога поселяинина. Дѣло Философа и наблюдателя есть пріискивать отличительныя черты всѣхъ состояній, выказывать странности, причуды, слабости, для исправленія нравовъ, истребленія всего псари, личнаго.» — «Хорошо, очень хорошо!» сказалъ какой, то важный несловесникъ: «Я читалъ статью о переднихъ въ Инвалидѣ, и благодарю васъ.» — «Извините не въ Инвалидѣ!» возразила хозяйка. «Да, виноватъ въ Благонамѣренномъ!» — «Опять не то.» — "Точно не такъ, въ Сынѣ Отечества — «Помилуйте. Въ Сѣверной Пчелѣ.» — «Какъ бы ни было; все равно я не могу затвердить всѣхъ этихъ мудреныхъ заглавій.» — Между тѣмъ говорунъ опять захватилъ рѣчь, и понесся впередъ, разсуждая о Жуи, Аддисонѣ и другихъ гумористикахъ. По счастію онъ поперхнулся, и въ это время дама, сидѣвшая рядомъ съ хозяйкою, завела со мною рѣчь. "Неправда ли, что ВВ. прелестно пишетъ? — «Если позволите быть съ вами откровеннымъ, сударыня, то я долженъ признаться, что почитаю его подражателемъ подражателей: въ немъ нѣтъ ни одной новой мысли, ни одного сильно выраженнаго чувства.» — «Это слишкомъ жестоко!» сказала дама. «Конечно его нельзя сравнишь съ нашимъ добрымъ ZZ. (шутъ Г. ZZ. поклонился съ улыбкою самонадѣянности), ни съ нашимъ ОО. (Г. ОО.; также отвѣчалъ наклоненіемъ головы): но онъ прелестенъ, все таки прелестенъ.» «Милостивая государыня!» сказалъ одинъ заслуженный Поэтъ: "въ этомъ родѣ превосходенъ и любезный нашъ ДД. (Г. ДД. потупилъ глаза въ землю). «Но за то въ родѣ отвлеченно-сентиментальномъ, сказалъ нѣкто, нашъ СС. уступаетъ только несравненному нашему ZZ. Это нашъ Гёте!» — «Вотъ нашъ Теокрить!» — «Вотъ Горацій!» — «Это Бейронъ!» — «Вотъ Ламартинъ!» Тутъ посыпались со всѣхъ сторонъ похвалы и сравненія. Сія метода взаимнаго восхваленія продолжалась, со всѣмъ піитическимъ жаромъ: вдругъ проснулся жирный баловень счастія. — Вслушавшись въ разговоръ, онъ возопилъ грозно противу Журналистовъ, которые безъ его вѣдома осмѣливаются называть чернымъ черное и бѣлымъ бѣлое, т. е., находить недостатки въ сочиненіяхъ его друзей, и хвалишь таланты, которые не присылаютъ ему своихъ произведеній для развоза по домамъ. — Рѣчь его не прервала взаимныхъ похвалъ, доходившихъ до ушей и сердецъ хвалимыхъ за скрѣпою дамъ, и какъ въ это же время заговорилъ неумолкный говорунъ, который имѣлъ по крайней мѣрѣ столько совѣсти, что началъ хвалить хотя посредственнаго Писателя, но отсутствующаго, и какъ съ нѣкоторыхъ сторонъ начали появляться возраженія, то я, опасаясь, чтобы эта сцена не кончилась такъ же, какъ взаимныя похвалы Трисотина и Вадіуса, тихонько пробрался къ дверямъ, и выбѣжалъ изъ дому.
Бѣда попасть въ общество и не быть участникомъ его тайнъ, думалъ я дорогою. Въ каждомъ отдѣльномъ кругу читающей публики, есть свой Ареопагъ, судилище, которое облекаетъ въ лавровые вѣнки домашней фабрики, сперва своихъ родныхъ и друзей, потомъ короткихъ знакомыхъ и ихъ поклонниковъ, а потомъ всѣхъ, ищущихъ сей чести. Противное мнѣніе есть у нихъ преступленіе, доказательство невѣжества и пристрастія. Литератору чуждому всѣхъ партій, должно избѣгать тѣхъ гостиныхъ, гдѣ поддѣлываются слава и извѣстность. Нѣтъ! для развлеченія и удовольствія, поѣду туда, гдѣ вовсе не занимаются Словесностью.