| Который часъ? |
| Старинное Изрѣченіе. |
Всѣмъ вообще извѣстно, что прекраснѣйшее мѣстечко въ мірѣ, есть — или, увы, былъ — голландскій городокъ Вондервоттеймиттисъ. Но такъ какъ онъ лежитъ въ сторонѣ отъ большихъ дорогъ, до нѣкоторой степени въ захолустьи, то, по всей вѣроятности, лишь немногіе изъ моихъ читателей навѣщали его. Для тѣхъ, которые не навѣщали, считаю не лишнимъ описать его вкратцѣ. Это тѣмъ болѣе необходимо, что въ надеждѣ привлечь сочувствіе публики къ его обитателямъ, я намѣренъ разсказать здѣсь о бѣдственныхъ событіяхъ, случившихся въ послѣднее время въ его предѣлахъ. Никто изъ знающихъ меня не усомнится, что, возложивъ на себя эту обязанность, я постараюсь исполнить ее по мѣрѣ моихъ способностей, съ самымъ строгимъ безпристрастіемъ, подвергая факты тщательнѣйшему изслѣдованію и сопоставляя мнѣніе авторитетовъ съ усердіемъ, которое всегда характеризуетъ того, кто желаетъ заслужить титулъ историка.
Тщательное изученіе медалей, рукописей и надписей даетъ мнѣ возможность сказать положительно, что городокъ Вондервоттеймиттисъ съ самаго основанія своего находился въ такихъ же условіяхъ какъ нынѣ. О времени основанія я, къ сожалѣнію, могу говорить лишь съ той неопредѣленной опредѣленностью, которую математикамъ приходится иногда выражать въ извѣстныхъ алгебраическихъ формулахъ. Время это, въ отношеніи отдаленности, не можетъ быть менѣе всякой опредѣленной величины.
Что касается происхожденія имени Вондервоттеймиттисъ, то я съ сожалѣніемъ долженъ сознаться, что и на этотъ счетъ не имѣю точныхъ свѣдѣній. Среди множества мнѣній, высказанныхъ по поводу этого деликатнаго пункта — остроумныхъ, основательныхъ и прямо противуположныхъ — я не въ состояніи указать ни одного удовлетворительнаго. Можетъ быть, заслуживаетъ предпочтенія идея Грогсвигга, почти тождественная съ мнѣніемъ Краутапплентэя. Вотъ ея сущность: — «Vondervotteimittiss — Vonder, lege Donder — Votteimittiss, quasi und Bleitsiz — Bleitsiz, obsol: pro Blitzen»[1]. Дѣйствительно, это объясненіе, повидимому, подтверждается слѣдами электрической дѣятельности на верхушкѣ шпиля городской ратуши. Но я оставлю въ сторонѣ эту важную тему и укажу любознательному читателю на «Oratiunculae de Rebus Praeteritis» Дундергуца. Ср. также Блундербуззарда «De Derivationibus» стр. 27 до 5010, Folio, готич. изд. краснымъ и чернымъ шрифтомъ; и примѣчанія на поляхъ автографа Штуффундпуффа съ подъ-комментаріями Грунтундгуццеля.
Несмотря на то, что время основанія Вондервоттеймиттиса и происхожденіе этого имени одѣты мракомъ неизвѣстности, не можетъ быть сомнѣнія, какъ я уже замѣтилъ, что онъ всегда былъ такимъ же какъ нынѣ. Старѣйшій изъ старожиловъ въ городкѣ не запомнитъ ни малѣйшихъ измѣненій въ его наружности; и самое предположеніе о возможности подобныхъ измѣненій было бы сочтено за оскорбленіе. Мѣстность, въ которой расположенъ городокъ, представляетъ совершенно круглую равнину, окруженную отлогими холмами, за вершины которыхъ здѣшніе обитатели никогда не рѣшались заглядывать. Они объясняютъ это весьма основательнымъ резономъ: именно они не вѣрятъ, чтобы по ту сторону холмовъ что-нибудь вообще находилось.
Долину (совершенно плоскую и вымощенную плоскими черепицами) окаймляютъ непрерывной вереницей шестьдесятъ домиковъ. Они обращены заднимъ фасадомъ къ холмамъ, а передомъ къ площади, центръ которой находится въ шестидесяти ярдахъ отъ крыльца каждаго изъ домиковъ. Передъ каждымъ домикомъ имѣется садикъ съ круглой дорожкой, солнечными часами и двумя дюжинами кочновъ капусты. Постройки какъ двѣ капли воды походятъ одна на другую. Архитектурный стиль, вслѣдствіе своей глубокой древности, производитъ довольно курьезное впечатлѣніе, но тѣмъ не менѣе крайне живописенъ. Дома выстроены изъ красныхъ кирпичиковъ съ черными концами, такъ что стѣны имѣютъ видъ шахматныхъ досокъ большого размѣра. Шпицы обращены къ фронтону, вдоль стѣнъ и надъ главной дверью тянутся навѣсы такой же ширины, какъ сами дома. Окна узкія и глубокія съ крошечными стеклами и широкими рамами. Домики крыты черепицей съ длинными закрученными концами. Деревянныя части темнаго цвѣта, украшены въ изобиліи рѣзьбой, не особенно разнообразной, такъ какъ рѣзчики Вондервоттеймиттиса съ незапамятныхъ временъ умѣютъ вырѣзать только двѣ фигуры: часы и кочанъ капусты. Зато эти фигурки они вырѣзаютъ мастерски и съ удивительнымъ простодушіемъ суютъ ихъ всюду, гдѣ только найдется мѣстечко для рѣзца.
Внутреннее устройство во всѣхъ домахъ одно и тоже, мебель одного образца. Полы выложены квадратными черепицами, столы и стулья выкрашены подъ черное дерево. Каминныя доски широкія и высокія украшены не только рѣзными часами и кочнами, но и настоящими: часы возвышаются по серединѣ, оглашая комнату звонкимъ тиканьемъ, а по бокамъ красуются два цвѣточныхъ горшка съ капустой. Между капустой и часами помѣщается пузатый фарфоровый человѣчекъ съ большимъ круглымъ отверстіемъ въ животѣ, сквозь которое можно видѣть циферблатъ.
Самые камины широкіе и глубокіе съ крѣпкими, изогнутыми таганами. Въ каминѣ всегда разведенъ огонь, а надъ нимъ горшокъ съ капустой и свининой. Хозяйка дома маленькая тучная старушка въ высокомъ колпакѣ въ видѣ сахарной головы, украшенномъ пунцовыми и желтыми лентами. Платье у ней изъ грубаго оранжеваго сукна, короткое въ таліи и вообще короткое, такъ что прикрываетъ ноги только наполовину. Ноги толстоваты, икры тоже, зато обуты въ прекрасные зеленые чулки. Башмаки завязаны желтыми лентами, собранными въ видѣ кочна капусты. Въ лѣвой рукѣ она держитъ маленькіе, массивные голландскіе часы, въ правой ложку для размѣшиванія капусты. Подлѣ нея — жирный пестрый котъ съ маленькимъ позолоченнымъ репетиторомъ на хвостѣ, къ которому привязали его ребята изъ баловства.
Ребята, счетомъ трое, присматриваютъ въ саду за свиньей. Каждый изъ нихъ двухъ футовъ ростомъ. На нихъ треугольныя шляпы, пунцовые жилеты до бедръ, короткіе штаны въ обтяжку, красные шерстяные чулки, тяжелые башмаки съ большими серебряными пряжками и длинные сюртуки съ перламутровыми пуговицами. У каждаго трубка во рту и маленькіе пузатые часики въ правой рукѣ. Каждый затянется и взглянетъ на часы, потомъ взглянетъ на часы и затянется. Свинья, мясистая и жирная, то роется въ опавшей капустной листвѣ, то оглядывается на позолоченный репетиторъ, который ребята привязали и къ ея хвосту, чтобъ и она выглядѣла такъ же красиво, какъ кошка.
Направо отъ входа кресло съ высокой спинкой и кожаной подушкой, на которой возсѣдаетъ самъ старикъ хозяинъ. Это необычайно тучный старичекъ съ выпученными круглыми глазами и жирнымъ двойнымъ подбородкомъ. Платье его ничѣмъ не отличается отъ одежды ребятъ и потому не требуетъ особаго описанія. Вся разница въ томъ, что его трубка длиннѣе и онъ можетъ выпускать клубы дыма большихъ размѣровъ. У него тоже часы, но онъ носитъ ихъ въ карманѣ. Ему некогда смотрѣть на часы, онъ занятъ болѣе важнымъ дѣломъ, какимъ именно — сейчасъ объясню. Онъ сидитъ, перекинувъ лѣвую ногу черезъ правое колѣно, сохраняетъ важный видъ и не сводитъ глазъ, по крайней мѣрѣ, одного глаза, съ замѣчательнаго предмета въ центрѣ площади.
Этотъ предметъ помѣщается въ башнѣ городской ратуши. Городскіе совѣтники маленькіе, круглые, жирные, смышленые люди, съ большими выпученными глазами и двойными подбородками, они отличаются отъ простыхъ гражданъ Вондервоттеймиттиса болѣе длинными фалдами сюртуковъ и болѣе крупными пряжками на башмакахъ. Со времени моего пребыванія въ городкѣ, они собирались три раза и выработали три важныхъ постановленія:
— Не слѣдуетъ измѣнять старый установившійся порядокъ вещей.
— Нѣтъ ничего путнаго за предѣлами Вондервоттеймиттиса…
— Мы будемъ держаться за наши часы и нашу капусту.
Надъ залой совѣта находится башня, а въ башнѣ колокольня, гдѣ помѣщается и помѣщалась съ незапамятныхъ временъ гордость и слава городка: — большіе часы города Вондервоттеймиттиса. Къ этому-то предмету прикованы глаза господина, сидящаго на креслѣ. У городскихъ часовъ семь циферблатовъ, соотвѣтственно семи сторонамъ башни, такъ что ихъ можно видѣть со всѣхъ концовъ торода. Циферблаты большіе, бѣлые, а стрѣлки массивныя, черныя. Къ нимъ приставленъ особый смотритель, но эта должность чистѣйшая синекура, потому что часы Вондервоттеймиттиса не нуждаются въ починкѣ. До недавняго времени самое предположеніе о возможности этого было бы сочтено еретическимъ. Съ древнѣйшихъ временъ, о которыхъ сохранились извѣстія въ архивахъ, они регулярно отбивали часы. Тоже самое можно сказать о всѣхъ остальныхъ стѣнныхъ и карманныхъ часахъ въ городѣ. Не найдется другого мѣста на землѣ, гдѣ бы такъ удобно было слѣдить за временемъ. Когда съ башни раздается «двѣнадцать», всѣ остальные часы откликаются въ ту же минуту. Такъ что добрые граждане Вондервоттеймиттиса, восхищаясь своей капустой, гордились своими часами.
Люди, пользующіеся синекурой, всегда окружены большимъ или меньшимъ уваженіемъ, а такъ какъ должность смотрителя за часами Вондервоттеймиттиса чистѣйшая синекура, то и лицо, занимающее ее, пользуется величайшимъ уваженіемъ со стороны веего міра. Это главный сановникъ города, и сами свиньи смотрятъ на него съ почтеніемъ. Фалды его сюртука гораздо длиннѣе, трубка, пряжки, глаза и животъ гораздо больше чѣмъ у остальныхъ старѣйшинъ города; а подбородокъ не только двойной, — тройной!
Я описалъ счастливое время Вондервоттеймиттиса; какъ обидно, что такая прекрасная картина не могла сохраниться навѣки.
Среди мудрѣйшихъ обывателей города давно уже ходила поговорка: «не можетъ явиться ничего добраго изъ-за холмовъ», и, кажется, она оказалась пророчествомъ. Третьяго дня, въ двѣнадцать часовъ безъ пяти минутъ, на гребнѣ восточной гряды холмовъ появился крайне странный предметъ. Разумѣется, онъ привлекъ общее вниманіе и каждый изъ старичковъ, сидѣвшихъ въ креслахъ съ кожаными подушками съ негодованіемъ устремилъ одинъ глазъ на это явленіе, не спуская другаго съ часовъ въ башнѣ.
Было уже безъ трехъ минутъ двѣнадцать, когда странный предметъ приблизился настолько, что старички разглядѣли молодого человѣка, очень маленькаго роста и иностраннаго вида. Онъ спускался съ холма такъ поспѣшно, что скоро всѣ могли разсмотрѣть его очень ясно. Въ самомъ дѣлѣ, такого крошечнаго человѣчка еще не видывали въ Вондервоттеймиттисѣ. У него была смуглая, табачнаго цвѣта физіономія, носъ крючкомъ, глаза на выкатѣ, большой ротъ и великолѣпные зубы, которыми онъ, кажется, гордился, такъ какъ то и дѣло оскаливалъ ротъ до ушей. Ни малѣйшихъ признаковъ бороды и усовъ не было замѣтно на его лицѣ. Онъ былъ безъ шапки, волосы на головѣ очень мило закручены en papilotes. Одежду его составляли: черный фракъ (изъ кармана котораго высовывался бѣлый платокъ}, черныя казимировыя панталоны, черные чулки и неуклюжіе бальные башмаки съ большими бантами изъ черныхъ шелковыхъ лентъ. Онъ держалъ подъ мышкой chapeau de bras, а въ другой рукѣ скрипку, впятеро больше себя. Въ лѣвой рукѣ у него была золотая табакерка, изъ которой онъ то и дѣло втягивалъ носомъ табакъ съ видомъ величайшаго самодовольства, ковыляя внизъ по холму самой фантастической походкой. Да! было на что посмотрѣть честнымъ гражданамъ Вондервоттеймиттиса.
По правдѣ сказать, этотъ субъектъ, несмотря на свои улыбки, имѣлъ весьма дерзкую и зловѣщую наружность; а когда онъ приковылялъ въ деревню, странный неуклюжій видъ его бальныхъ башмаковъ возбудилъ сильныя подозрѣнія; и многіе изъ бюргеровъ, видѣвшихъ его въ тотъ день, дорого бы дали, чтобъ заглянуть подъ батистовый платокъ, такъ нахально высовывавшійся изъ кармана его фрака. Но сильнѣе всего возмутило ихъ то обстоятельство, что наглый франтъ, вытанцовывая то фанданго, то джигъ, повидимому, и въ мысляхъ не имѣлъ соблюдать тактъ въ своей походкѣ.
Но добрые обыватели не успѣли еще порядкомъ выпучить глаза, какъ бездѣльникъ очутился среди нихъ, выкинулъ chassez на одну сторону, balancez на другую; а затѣмъ, послѣ pirouette и pas de zéphyr, однимъ прыжкомъ взлетѣлъ на башню Городского Совѣта, гдѣ изумленный смотритель за часами курилъ трубку съ мрачнымъ достоинствомъ. Но человѣчекъ моментально схватилъ его за носъ, оттаскалъ, нахлобучилъ ему свою chapeau de bras до самаго подбородка, а затѣмъ принялся возить его своей огромной скрипкой такъ усердно и звонко, что вы бы подумали—цѣлый полкъ барабанщиковъ отбиваетъ чертовскую зорю на башнѣ ратуши Вондервоттеймитиса.
Богъ знаетъ, къ какому отчаянному акту мщенія подвигло бы это гнусное нападеніе жителей, если бы теперь не оставалось только полъ-секунды до двѣнадцати. Сейчасъ долженъ былъ раздаться бой на башнѣ и всѣмъ необходимо было смотрѣть на часы. Замѣтили, однако, что незнакомецъ въ эту самую минуту продѣлывалъ съ часами что-то, чего дѣлать не слѣдовало. Но они начали бить, и никто не обратилъ вниманія на его эволюціи, такъ какъ всякій считалъ удары.
— Разъ! — пробили часы.
— Разъ! — отозвался каждый старичекъ въ каждомъ креслѣ Вондервоттеймитиса. «Разъ», — отозвались его часы, «разъ» — отозвались часы его хозяйки, «разъ» — отозвались часы его ребятъ и маленькіе позолоченые репетиторы на хвостахъ свиней.
— Два! — продолжали часы въ башнѣ, и — Два! — повторили всѣ остальные.
— Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять! — отбивали большіе часы.
— Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять! — повторяли всѣ остальные.
— Одиннадцать! — объявили большіе.
— Одиннадцать! — подтвердили маленькіе.
— Двѣнадцать! — сказали большіе.
— Двѣнадцать! — повторили маленькіе довольнымъ тономъ и замолкли.
— Двѣнадцать и есть! — сказали въ одинъ голосъ старички, пряча въ карманы свои часики. Но большіе часы еще не угомонились.
— Тринадцать! — провозгласили они.
— Der Teufel! — воскликнули старички, блѣднѣя, роняя трубки и снимая правыя ноги съ лѣвыхъ колѣнъ.
— Der Teufel! — простонали они. — Тринадцать! Тринадцать! Mein Gott, тринадцать часовъ!!
Какъ описать послѣдовавшую затѣмъ ужасную сцену? Весь городъ пришелъ въ самое плачевное смятеніе.
— Что съ моимъ животомъ? — заорали всѣ ребята, — я проголодался за этотъ часъ.
— Что съ моей капустой? — завизжали всѣ хозяйки, — она совсѣмъ разварилась за этогъ часъ.
— Что съ моей трубкой? — зарычали старички. — Громъ и молнія, она выкурена за этотъ часъ! — и они съ бѣшенствомъ наполнили трубки, откинулись на спинки креселъ и запыхтѣли такъ неистово, что долина моментально наполнилась густымъ дымомъ.
Тѣмъ временемъ всѣ кочны раскраснѣлись и точно бѣсъ вселился во все, что имѣло форму часовъ. Рѣзныя фигуры пустились въ плясъ, точно оглашенныя; каминные часы неистово отбивали тринадцать и такъ махали и свистѣли маятниками, что страшно было смотрѣть. Но, что всего хуже, ни кошка, ни свиньи не могли вынести поведеніе маленькихъ репетиторовъ, привязанныхъ къ ихъ хвостамъ, и заметались въ неистовой злобѣ, царапаясь и толкаясь, мяукая и визжа, кидаясь прямо въ физіономію и забираясь подъ юбки, — словомъ, подняли страшнѣйшую суматоху, какую только можетъ представить себѣ разсудительный человѣкъ. И къ довершенію бѣдъ, маленькій негодяй на башнѣ, очевидно, и въ усъ себѣ не дулъ. Онъ сидѣлъ на смотрителѣ, который лежалъ къ верху брюхомъ. Въ зубахъ негодяй держалъ веревку отъ колокола и раскачивалъ его изо всей силы, поднимая такой звонъ, что у меня и теперь еще звенитъ въ ушахъ при одномъ воспоминаніи. На колѣняхъ его лежала огромная скрипка и онъ, простофиля, наяривалъ на ней обѣими руками безъ всякаго склада и лада, воображая будто играетъ «Джэди О’Фланаганъ и Падди О’Рафферти».
Видя, что дѣла приняли такой плачевный оборотъ, я съ отвращеніемъ оставилъ городъ и теперь обращаюсь ко всѣмъ любителямъ вѣрныхъ часовъ и хорошей капусты. Пойдемте всѣ вмѣстѣ въ городъ, сбросимъ человѣчка съ башни и возстановимъ старый порядокъ вещей въ Вондервоттеймиттисѣ.
Примѣчанія[править]
- ↑ «Vondervotteimittiss — Vonder читай Donder (громъ) — Votteimittiss какъ бы и Bleitsiz — Bleitsiz устар.: вмѣсто Blitzen (молнія)».
