Дзиасма (латыш. dziasma, dziesme, dzisme) — латышская народная песня-четырехстишие. В латыш. нар. поэзии различаются два рода стихотворений, зинге и Д. Зинге (от нем. singen, Gesang) поется, как литов. дайна (см.) и герм.-романские баллады и романсы, особым напевом и часто представляет собой как бы ряд кратких песен-четверостиший. У вост. латышей Витебской губ. слово зинге не употребляется и как длинная песня (т. е. баллада), так и краткая — четырехстишие — безразлично называются дзисма. Ошибочно мнение Ульмана, что длинные песни — более позднего происхождения и возникли под влиянием литовцев и немцев (ср. Густава Мейера, «Essays u. Studien z. Sprachgeschichte und Volkskunde», 1885, стр. 332 и сл.). В латыш. народной поэзии влияние Запада заметно одинаково, как в кратких дзиасмах, так и в длинных зингах. Культ пресв. Девы Марии и средневековые католич. легенды повлияли не только на поэтическую форму и музыку латышей, но также и на содержание, развивая древние мифические представления по христианским идеалам. Судьбичка, богиня судьбы и счастья Лайма принимает черты св. Марии (латышск. Svata Mora); из образа богиньки-мамуни (ср. дейве) в песне христиан. периода (XIII—XIX в.) возникает покровительница девичьей судьбы и счастья Дева Мария в блестящем одеянии, в металлическом или золотом поясе, с чудотворным, дорогим, шелковым платком. С латыш. Д. русских читателей познакомил впервые Ив. Спрогис в Вильне, в сборнике «Памятники лат. народного творчества» (1868). Он здесь распределяет «Д.» и «зингес» безразлично по символам, т. е. по образам природы: а) метеорол. и гидрогр. содержания; b) заимствованным из растительного мира; с) из царства животных; d) взятым из человеч. жизни, из сферы антропологической, социальной, психофизической и мифологической. Первый этюд о народной поэзии латышей представил Фр. Бривземниакс (Трейланд) в 1873 г., во 2-й кн. Дашков. сборника антрополог. и этногр. ст. в Москве. О сборниках дат. нар. поэт. творч. ср. Вольтера, «Ueber die Volkspoesie der Letten», в «Journal de littérature comparée» (Koloszvár 1877, стр. 244 и сл.) и «Материалы по этнографии латыш. племени Витебской губ.». Еще в 1858 г. знаток латыш. языка и фольклора Авг. Биленштейн в Доблене обратил внимание ученого мира на замечательное совпадение песенных мотивов латыш. древней длинной песни с литовскими дайнами (в песне Лаймовой). Наблюдения эти подтвердил Мингард в «Ztsch. f. Ethnologie» (1875, стр. 73 сл.) и Беценбергер в своих «Litauische Forschungen.» (1882, стр. X сл.). Ср. «Изв. И. Р. геогр. общ.» (1885, т. 21, стр. 98). Более широкого сравнительного изучения лат.-литов. нар. поэзии нет; материалами для знакомства с распространением четверостиший у разных народов Европы могут служить этюды Мейера, особенно гл. 2 «Vierzeile u. mehrstrophiges Lied» (l. с. стр. 365 сл.); по народной поэтической символике известны сочинения Потебни «О малорус. и сходных нар. песнях». Народные певцы различают для Д. разные напевы и голоса (balss): весенний, ивановский, осенний для песен, распевающихся на праздниках жатвенных, колядо-рождественский, свадебный и др. О песенной метрике писал И. Зандерс в журнале «Austrums» (1893, стр. 21 сл.). Об ивановских припевах ср. Андрея Юрьяна — «Latwju rotošana», в этнограф. приложении рижской газеты «Deenas Lapa» (1893, VI). В памяти народных певиц и певцов Д. сохраняются группами, по главным символам: песни про «дуб», про «липу» и т. д. Предположение исследователей о золотом, идиллическом веке латышск. песнопения (см. Спрогис l. с. стр. VI) лишило их возможности изучать Д. с точки зрения сравнительно-генетической и привело к заключениям односторонне археологическим, без уразумения закона развития поэтических идеалов у самого латышского народа.
