НЕХОРОШАЯ ЛАКИРОВКА[править]
Как, неужели вы запросто здороваетесь с этим жутким типом? – спросила меня одна очень серьёзная особа, которая сопровождала меня в тот день. На её лице легко было прочитать и дурно скрываемый ужас, и одновременно какую-то воодушевлённую брезгливость.
– Ну разумеется, здороваюсь! Почему бы мне этого не делать? – ответил я, недоуменно пожав плечами, – И даже более того: видите ли, я вообще имею обыкновение здороваться не только с этим типом, но также и со многими другими типами, быть может, ничуть не менее жуткими, – при единственном условии, что они принадлежат к числу моих добрых знакомых.
– Ну так значит, вы попросту не ведаете страха, Альфонс!
(Страх? Неужели? – Кажется, вы услышали от меня слово «страх», хотя тому вот уже почти двадцать лет, как я поклялся его ни разу не произносить? – Да-да, и вы ничуть не ошиблись, мсье..., – потому что именно он, этот самый страх, по давнему наущению одного из наших упорных читателей, и станет главной темой этого рассказа). (Рассказа, которому могли бы позавидовать даже братья иезуиты..., верные псы нашего господа, мсье Диогена из синопской бочки). (Может быть, уже хватит бессмысленно плодить скобки?) – Да, я согласен.
– Страх? Кажется, вы говорите, страх? – Но право же, о мадам, я решительно не пойму, чего мне следует бояться? Этот «жуткий тип», как вы изволили его назвать..., слегка пренебрежительно, – на самом деле он – мой давний, старинный приятель. Его зовут Анри Бруа и, можете себе представить, мы с ним познакомились в Латинском квартале ещё в те старые добрые времена, когда были ещё совсем молодыми... студентами и непрерывно вращались среди шумных компаний учащихся юнцов, – вот такая, понимаете ли, прелестная древняя штучка пятнадцати лет от роду...
Однако... как вы полагаете, что же я услышал в ответ? – Выдержав лёгкую драматическую паузу, которую можно было бы сравнить разве что со стойкой ягуара, застывшего перед последним прыжком в своей биографии, серьёзная особа добавила, очень веско:
– Этот жуткий тип..., между прочим, он – тот самый, кому платит Англия, чтобы он не только портил нашу репутацию на международной арене, но и регулярно наводил дурной флёр и нехорошую лакировку на высшие сферы французской дипломатии!
– Ну и ну..., не может быть! – искренне поразился я.
– Можете не сомневаться, – я вам точно говорю..., он – агент, распыляющий английское влияние по нашей территории.
Услышав её последние слова, признаюсь, я буквально остолбенел, потеряв дар речи на несколько тягостных минут глубокого, безумного и всестороннего ужаса.
В нынешние времена, – как обычно говорит моя тоже серьёзная, и ничуть не менее серьёзная горничная, – современный человек уже не должен ничего бояться, – даже подлой клеветы или подносов..., pardon..., подлых доносов. – Но Бруа..., мой дорогой старина Бруа, и вдруг – английский наёмник, враг моей восхитительной & прекрасной родины! Как же так? – нет, это решительно не укладывалось в моей сжавшейся от ужаса голове. Типичный Альфонс! – я отказывался и понимать, и верить. Наверное, даже сам Позор Изменников от такого ужаса наверняка изменился бы в лице, схватился за голову и выбежал вон – с древнеримским воплем Proh pudor!
А ведь в былые годы..., даже приятно припомнить, всего каких-то четырнадцать лет назад... именно с ним, с этим подлым предателем Бруа мы организовали на улице поручика Киже большое свальное представление по поводу греха жалких стишков поэта Х...
И ещё..., между прочим, с ним же, с этим подлым наёмником Бруа мы основали Национальное общество по защите горных руд с целью обеспечить хотя бы самую элементарную защиту и покровительство своим любимым булыганам и некоторому числу избранных нами щебёнок, которые, как всем хорошо известно, столь же несчастны и попираемы ногами, как и любая нежная песчинка на панели.
И опять же... с ним, с этим трижды подлым изменником Бруа мы сначала благополучно распечатали на двоих, а потом и победоносно завершили всемирно известный конкурс жизненных Обстоятельств, который объявляется, само собой, на широком поле Предположений, и, в конце концов, перерезав красную ленточку, вышли в открытое море Утверждения. – Да ведь и не просто так вышли..., а, как теперь припоминается, с шикарной широтой и чудовищным размахом! – До сих пор волна не улеглась за нашими спинами и продолжают бегать маленькие белые барашки!
И вдруг... внезапно отступиться и предать всё..., предать наше столь славное и великое прошлое за жалкую пригоршню английских медяков..., прошу прощения, даже пенсов! Но ради чего же?! – Нет, в это невозможно поверить! – terribly, horribly, – одним словом, pozor!
И всё мучительно долгое время, пока продолжалось моё духовное оцепенение, казалось, что моя серьёзная особа все ещё продолжает наслаждаться и перебирать во рту последние пузырьки своей первой разоблачительной победы над врагом. Над врагом нации...
– Но как же так, – всё ещё не сдавался сломленный я, – неужели ему в самом деле платят..., неужели нашему, нашему доброму старику Бруа... платит коварная Англичанка...
– ...Чтобы он портил нашу репутацию...
– ...на арене...
– ...и наводил нехорошую лакировку...
– ...на высшие сферы...
– ...нашей дипломатии...
– ...Нашей... французской дипломатии!.. – Ах он, негодяй..., ах, стервец эдакий! – Нет, не может быть!
И, видимо, случайно уловив мой последний жест отчаянного отрицания, серьёзная особа вынула из своих глубоких запасников свой самый главный козырь:
– Может быть, вы хотите во всём убедиться сами? Пожалуйста! – приходите завтра к девяти часам к маневренным стрéлкам возле Северного вокзала и вы сможете понаблюдать диспозицию своего друга в полной комплекции, – прямо во время исполнения очередного нехорошего задания.
Само собой, ни на малейшую секунду я не усомнился и не подумал уклониться, чтобы упустить – столь изысканное свидание. Редко кто, когда и где назначал мне нечто подобное.
Строго в назначенный час и в указанном месте, – с незаметной накладной бородой и в пальто под цвет влажной городской стены, переминаясь с ноги на ногу от холода, прямо из горлышка я нервно дегустировал шпионские инструкции старательного Джона Коллинза.[4] Моя серьёзная подруга неподалёку от меня старательно изображала невинную железнодорожную обходчицу.
Внезапно вдали показалась нехорошо заметная тёмная пара.
И тотчас же, как они приблизились, я – опознал двоих странных особ, о которых мне совсем недавно представился случай услышать очень много интересного: это была печально знаменитая мисс Джейн Дарк (в просторечии Жанна) и Генри Кэт (в просторечии живодёр).
Чуть позже серой тенью по стене откуда-то просочился и жалкий трясущийся преступник Бруа... Здороваться с ним мне почему-то уже совсем расхотелось.
Сначала они все трое о чём-то вполголоса переговаривались (слов я толком не разобрал) и выглядели как мрачные призраки прошлого в безлюдном и насквозь промёрзшем железнодорожном депо.
Затем Бруа молча повернулся и, ссутулившись, чтобы казаться значительно ниже ростом самого себя, незаметно пошёл прочь.
Не говоря ни слова, мы тихо последовали за ним. Как-никак, у нас до него сегодня был государственный интерес.
Мелкими, но поспешными шагами он направился к одному очень важному парижскому объекту, в котором находится главная таможня Северного вокзала.
Как всегда с подозрительно будничным видом, – он протянул какую-то очень небольшую бумажку (между прочим, это была заранее условленная, неправдоподобно мелкая сумма): и тогда служащий, даже не подав виду, выдал ему прямо в руки большую бутыль, которая тянула на два или даже три галлона. – На тёмной этикетке можно было разобрать три слова по-английски: English Bad Varnish, – нехороший английский лак.
Вот ведь тоже мне..., грубые британские солдафоны, – подумал я пренебрежительно. – И ведь во всём они таковы! – не додумались даже замаскировать нехороший лак под хороший коньяк... А ведь как могло быть красиво... в финале, окажись лак коньяком!
Двумя часами позже, плутая каким-то невероятно извилистым маршрутом, – мы все оказались на набережной д’Орсе, а затем и вошли в здание нашего министерства иностранных дел.
Следуя по пятам за Бруа (который, кажется, даже и не подозревал о нашем присутствии), мы пробежали едва ли не полсотни лестниц, взобрались по бесчисленным ступенькам и, наконец, достигли святая святых нашего министерства государственных сношений: просторного полукруглого зала Внешней Политики, расположенного под самыми сводами крыши. Потолок этого величественного державного храма украшали огромные светящиеся шары посольского управления.
– Вот, полюбуйтесь, где они висят, наши высшие дипломатические сферы! – нехорошо усмехаясь, прошептала серьёзная особа.
Между тем, грязный негодяй Бруа, по-прежнему полагая, что он здесь находится один, при помощи какого-то презренного британского пульверизатора принялся поспешно разбрызгивать содержимое своей пузатой бутыли прямо на прекрасные трёхцветные шары французской внешней политики, которые у нас на глазах начали темнеть, тускнеть и приобретать какой-то крайне неприятный – английский оттенок.
Когда всё было кончено, едва переводя дух, мы снова спустились с головокружительных высот французской политики вниз, на старую набережную. – Глоток свежего воздуха слегка отрезвил и привёл в чувство после затхлых испарений британской лаковой дипломатии. Предатель Бруа..., этот мой бывший товарищ из Латинского квартала с усталым, но довольным видом присел за столик (даже точно не припомню, на террасе какого виноторговца), где его уже поджидали, нехорошо улыбаясь, Джейн Дарк и Генри Кэт. Ничего не стесняясь и не обращая внимания на окружающих, они осыпали его золотом и наличными деньгами (возможно, фальшивыми).
Разумеется, что теперь, презрительным шагом проходя мимо их столика, – мне даже и в голову не пришло поздороваться с этими, с позволения сказать, людьми.
Примечания[править]
фото из книги:
Юрий Ханон
«Альфонс, которого не было».
Книга «Альфонс, которого не было», из которой взят этот рассказ, является первым изданием беллетристики Альфонса Алле в России и на русском языке. В книгу вошли два, пожалуй, самых известных прижизненных сборника рассказов: «Дважды два — почти пять» и «Мы не говядина», а также ещё один микросборник под названием «Три ботинка», который по произволу составил второй автор, Юрий Ханон.
Однако не всё так просто. Приведённый выше русский текст рассказа Альфонса Алле «Нехорошая лакировка» не должен никого вводить в заблуждение, хотя и хотелось бы, временами.
С самого начала, обнаружив на странице не одного, а двух авторов этого текста, читатель якобы честно предупреждён: перед ним находится не подстрочный перевод и не педантичная адаптация с одного языка на другой язык статей и прочих текстов руки Альфонса. Проще говоря, данный литературный продукт не является профессиональной работой переводчика. Ни одного. И даже более того, читатель может быть уверен, что русский текст заметно отличается от французского оригинала, как минимум таким же неизбежным образом, как отличается поэтический оригинал от перевода другого самобытного поэта.
Основной целью второго автора было донести не текст, а дух, интонацию и намерения такого оригинального и жёстко-эксцентричного автора, каким был Альфонс Алле. Многие, если не большинство из его текстов вовсе не могут быть адекватно переведены на русский язык (в точном смысле слова «перевод»).
И дальнейшие рассуждения здесь бессмысленны, как и всё. Можете не сомневаться.
- ↑ Во французском оригинале Альфонса Алле этот рассказ называется фр. «Mauvais Vernis».
- ↑ Первая публикация рассказа «Нехорошая лакировка» случилась в 1894 году, как всегда, в еженедельной журнальной рубрике Альфонса Алле, а годом позднее – рассказ занял своё место в одном из самых известных сборников «Дважды два – почти пять» (фр. «Deux et deux font cinq»).
- ↑ Этот вариант текста на русском языке был опубликован в книге: Юрий Ханон «Альфонс, которого не было», 2013 год (Центр Средней Музыки совместно с издательством «Лики России»). Русский текст не является точным переводом, по языку и местами даже по смыслу весьма существенно отличается от французского оригинала. По своему жанру он находится где-то в промежутке между соавторством, «поэтическим» переводом и литературной адаптацией.
- ↑ «Джон Коллинз» – любимая Альфонсом марка крепкого алкогольного напитка, а также разбавленного коктейля на его основе.
