О, полно, блистающій мѣсяцъ! Въ твоемъ величавомъ сіяньи,
Широкое море сверкаетъ, какъ золото въ быстрыхъ струяхъ;
Весь берегъ облитъ какъ бы утреннимъ свѣтомъ,
Но съ призрачно-сумрачнымъ, тихимъ оттѣнкомъ. 5 По свѣтло-лазурному своду беззвѣзднаго неба
Проносятся бѣлыя тучи,
Какъ лики боговъ-исполиновъ
Изъ ярко блестящаго мрамора… Нѣтъ, нѣтъ, то не тучи! 10 То сами они, то могучіе боги Эллады,
Тѣ боги, что́ весело такъ заправляли когда-то вселенной,
А нынче забыты, безъ жизни,
Какъ сонмъ привидѣній громадныхъ,
Проходятъ по не́бу въ полуночный часъ. 15 Объятъ изумленіемъ чуднымъ, смотрю я
На этотъ воздушный, большой Пантеонъ,
На этихъ боговъ-исполиновъ,
Безмолвно и страшно свершающихъ по́ небу путь. Вотъ онъ, вотъ Кроніонъ, владыка небеснаго царства! 20 Узналъ я его бѣлоснѣжныя кудри,
Тѣ славныя, нѣкогда цѣлый Олимпъ потрясавшія кудри…
Въ рукѣ онъ потухшую молнію держитъ,
Въ лицѣ громовержца — несчастье и скорбь,
Но старая гордость съ него не исчезла донынѣ. 25 Да, славное время то было, о Зевсъ,
Когда ты себѣ на потѣху
Бралъ отроковъ, нимфъ, гекатомбы
И ими небесно себя услаждалъ!..
Но царствовать вѣчно нельзя и безсмертнымъ, 30 И новые старыхъ сгоняютъ,
Такъ нѣкогда самъ ты сѣдого отца своего
И дядей — титановъ согналъ,
Отцеубійца-Юпитеръ!...
Узналъ и тебя я, надменная Зевса супруга! 35 Ревнивой тоскою наполнено сердце твое,
И очи большія твои потускнѣли,
И нѣтъ уже силы въ лилейныхъ рукахъ,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 40 Узналъ и тебя я, Паллада-Аѳина!
Ни щитъ твой, ни мудрость, какъ видно, спасти не умѣли
Отъ гибели гордыхъ боговъ!
Узналъ и тебя, Афродита,
Тебя, что была золотой и серебряной стала… 45 Хоть поясъ волшебный ты носишь еще и теперь,
Но съ ужасомъ тайнымъ гляжу на твою красоту я,
И если бы тѣломъ своимъ осчастливить меня
Ты вдругъ пожелала, какъ древнихъ героевъ, —
Я умеръ бы вѣрно отъ страха!.. 50 Богинею труповъ ты кажешься мнѣ,
Венера-Любитина!
Не съ прежней любовью глядитъ тебѣ въ очи,
Безстрашный и гордый Арей.
И юноша Фебъ-Аполлонъ омрачился печалью: 55 Молчитъ его лира, та лира,
Что весело такъ на пирахъ олимпійскихъ звучала.
Еще молчаливо-грустнѣе Эфестъ. Да и какъ же
Не быть ему грустнымъ? Вѣдь онъ, хромоногій,
Не будетъ ужь Гебу cмѣнять на пирахъ 60 И въ кубки вливать торопливо
Спасителый нектаръ. — Давно ужь умолкнулъ
Когда-то немолкнувшій хохотъ боговъ… Я васъ никогда не любилъ, олимпійскіе боги!
Затѣмъ, что мнѣ греки противны давно 65 И римляне миѣ ненавистны!
Но все жъ состраданье святое и горькая жалость
Сжимаютъ мнѣ сердце,
Когда я гляжу въ вышину
На васъ, позабытые боги, 70 Васъ, мертвыя, ночью бродящія тѣни,
Непрочныя, словно туманъ разгоняемый вѣтромъ. Такія слова говорилъ я, и видимо глазу
Краснѣли воздушные образы въ небѣ,
Взглянули въ глаза мнѣ они умирающимъ взглядомъ 75 И вдругъ съ небосклона исчезли.
Сокрылся и мѣсяцъ за черною, новою тучей,
Запѣнилось бурное море,
И въ небѣ зажглись побѣдительно вѣчныя звѣзды.
