Ромео и Джульетта (Шекспир; Михаловский)/ПСС 1899 (ДО)/Действие первое

Ромео и Джульетта — Дѣйствіе первое
авторъ Уильямъ Шекспиръ (1564—1616), пер. Д. Л. Михаловскій (1828—1905)

Оригинал: англ. The Tragedy of Romeo and Juliet. — Источникъ: Информаціонно-изслѣдовательская база данныхъ «Русскій Шекспиръ», Шекспиръ В. Ромео и Джульетта. Трагедія въ пяти дѣйствіяхъ. Переводъ Д. Михаловскаго // Полное собраніе сочиненій В. Шекспира въ переводѣ русскихъ писателей: Въ 3 т. / Подъ ред. Д. Михаловскаго. — СПб., 1899. — Т. 3. — С. 43—97.

ДѢЙСТВIЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Городская площадь въ Веронѣ.

Входятъ САМСОНЪ и ГРЕГОРIО, вооруженные мечами и щитами.

САМСОНЪ. Грегоріо, я ручаюсь, что мы не позволимъ плевать намъ въ лицо.

ГРЕГОРIО. Еще бы! лицо — не плевательница.

САМСОНЪ. Я хочу сказать, что когда насъ разсердятъ, мы живо выхватимъ мечи изъ ножонъ.

ГРЕГОРIО. А покуда ты живъ — не лѣзь на рожонъ.

САМСОНЪ. Когда меня выведутъ изъ себя, я скоръ на удары.

ГРЕГОРIО. Да только не скоро тебя можно вывести изъ себя — для ударовъ.

САМСОНЪ. Всякая собака изъ дома Монтекки выводитъ меня изъ себя.

ГРЕГОРIО. Выйти — значитъ двинуться съ мѣста, а быть храбрымъ — значитъ стоять крѣпко; поэтому, если ты выйдешь изъ себя, то струсишь и убѣжишь.

САМСОНЪ. Собака изъ дома Монтекки заставитъ меня стоять крѣпко; я точно въ стѣну упрусь, отбиваясь отъ каждаго мужчины или дѣвки изъ этого дома.

ГРЕГОРIО. Ну вотъ и видно, что ты — слабый рабъ: къ стѣнѣ припираютъ только слабѣйшихъ.

САМСОНЪ. Вѣрно; поэтому женщинъ, какъ болѣе слабые сосуды, всегда припираютъ къ стѣнѣ. Я буду отталкивать слугъ Монтекки отъ стѣны, а служанокъ прижимать къ стѣнѣ.

ГРЕГОРIО. Но вѣдь ссорятся-то наши господа, а мы — только ихъ слуги.

САМСОНЪ. Это все равно. Я выкажу себя тираномъ: поколотивъ мужчинъ, не дамъ пощады и дѣвкамъ: я сорву имъ головы.

ГРЕГОРIО. Сорвешь головы дѣвкамъ?

САМСОНЪ. Ну, да, или ихъ дѣвственность — понимай, какъ хочешь.

ГРЕГОРIО. Понимать должны тѣ, которыя почувствуютъ.

САМСОНЪ. Меня‐то онѣ почувствуютъ; я постою за себя; я, какъ извѣстно, здоровый кусокъ мяса.

ГРЕГОРIО. Хорошо, что ты не рыба; будь ты рыбой — ты не годился бы ни къ чорту. Вынимай свой инструментъ: вонъ идутъ люди изъ дома Монтекки.

Входятъ АБРАМО и БАЛЬТАЗАРЪ.

САМСОНЪ. Мое оружіе обнажено. Начинай ссору, а я буду сзади и тебя поддержу.

ГРЕГОРIО. Да ты убѣжишь!

САМСОНЪ. Обо мнѣ не безпокойся.

ГРЕГОРIО. Да я не безпокоюсь о тебѣ, чортъ возьми! Безпокоиться о тебѣ!

САМСОНЪ. Пусть законъ будетъ на нашей сторонѣ: пусть начнутъ они.

ГРЕГОРIО. Я нахмурю брови, когда они будутъ проходить мимо насъ; пусть они принимаютъ это, какъ хотятъ.

САМСОНЪ. То-есть какъ смѣютъ. Я закушу на нихъ палецъ, и будетъ имъ срамъ, если они стерпятъ это.

АБРАМО. Это вы на насъ закусили палецъ, синьоръ?

САМСОНЪ (обращаясь къ Грегоріо). На нашей сторонѣ будетъ законъ, если я скажу «да»?

ГРЕГОРIО. Нѣтъ.

САМСОНЪ. Нѣтъ, синьоръ, не на васъ, а просто закусилъ палецъ.

ГРЕГОРIО. Вы хотите затѣять ссору, синьоръ?

АБРАМО. Ссору? Какую ссору? Нѣтъ, синьоръ.

САМСОНЪ. Если желаете, то я къ вашимъ услугамъ, синьоръ. Я нахожусь въ услуженіи у господина, который не хуже вашего.

АБРАМО. Да и не лучше.

САМСОНЪ. Хорошо, синьоръ.

Вдали показывается БЕНВОЛIО.

ГРЕГОРIО. Признайся, что лучше. Вотъ идетъ одинъ изъ родственниковъ моего господина.

САМСОНЪ. Да, лучше, синьоръ.

АБРАМО. Ты лжешь.

САМСОНЪ. Вынимайте мечи, если вы мужчины. Грегоріо, вспомни свой знаменитый ударъ. (Дерутся.)

Входитъ БЕНВОЛIО.

БЕНВОЛIО. Прочь, глупцы! вложите свои мечи въ ножны; вы сами не знаете, что дѣлаете. (Выбиваетъ мечи у нихъ изъ рукъ.)

Входитъ ТИБАЛЬДО.

ТИБАЛЬДО.

Съ мечомъ въ рукѣ, средь этихъ слугъ негодныхъ!
Поворотись, Бенволіо, взгляни
На смерть свою.

БЕНВОЛIО.

На смерть свою. Я водворяю миръ,
Не болѣе. Вложи свой мечъ въ ножны,
Иль помоги разнять мнѣ эту сволочь.

ТИБАЛЬДО.

Ты вынулъ мечъ — и говоришь о мирѣ!
Я ненавижу это слово такъ же,
Какъ адъ, какъ всѣхъ Монтекки и тебя.
Трусъ, защищайся! (Дерутся.)

Входятъ разные приверженцы обѣихъ фамилій, затѣмъ сбѣгаются граждане, съ палками и бердышами.

1-Й ГРАЖДАНИНЪ.

Эй! алебардъ, дубинъ и бердышей!
Бей ихъ! Долой Монтекки, Капулетти!

Входятъ КАПУЛЕТТИ въ шлафрокѣ и его жена.

КАПУЛЕТТИ.

Что тутъ за шумъ? Подайте длинный мечъ мой!

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Костыль, костыль! Зачѣмъ тебѣ твой мечъ?

КАПУЛЕТТИ.

Мечъ, говорю! Идетъ старикъ Монтекки,
Своимъ клинкомъ размахиваетъ онъ,
Съ угрозой мнѣ.

Входятъ МОНТЕККИ и его жена.

 

МОНТЕККИ.

Съ угрозой мнѣ. Негодный Капулетти! (женѣ.)
Пусти меня!

СИНЬОРА МОНТЕККИ.

Пусти меня! Не ступишь ты ни шагу;
Не допущу, чтобъ лѣзъ ты на врага.

Входитъ ГЕРЦОГЪ со свитой.

ГЕРЦОГЪ.

Мятежники, спокойствія враги,
Свои мечи позорящіе кровью
Согражданъ! Эй! — не слышатъ?.. Люди, звѣри,
Гасящіе огонь своей вражды
Губительной пурпурными струями
Изъ жилъ своихъ! Подъ страхомъ пытки, бросьте
Оружье изъ окровавленныхъ рукъ,
И слушайте разгнѣваннаго князя.
Три раза ужъ междоусобной распрей,
Изъ пустяковъ, ты старый Капулетти,
И ты, Монтекки, нарушали миръ
На улицахъ Вероны, заставляя
Ея гражданъ, степенный снявъ нарядъ,
За бердыши старинные схватиться,
Чтобъ во враждѣ закоренѣлой вашей
Участіе принять. Когда вы снова
Осмѣлитесь нарушить тишину
На улицахъ, то жизнію своею
Отвѣтите за возмущенный миръ.
На этотъ разъ всѣ остальные пусть
Уходятъ прочь; ты, старый Капулетти,
Иди со мной, а ты, Монтекки, въ наше
Судилище явись къ намъ, пополудни,
Чтобъ выслушать дальнѣйшій нашъ приказъ.
Всѣ — прочь отсель, подъ страхомъ смертной казни!

(Герцогъ, его свита, Капулетти съ женой, граждане и слуги уходятъ.)

МОНТЕККИ.

Кто поднялъ вновь старинную вражду?
Ты былъ ли здѣсь, когда возникла ссора?

БЕНВОЛIО.

Нѣтъ; вашего врага и ваши слуги
Ужъ собрались, когда я подошелъ;
Я ихъ хотѣлъ разнять, но въ тотъ моментъ
Запальчивый Тибальдо появился,
Съ мечомъ въ рукѣ; онъ оскорблялъ меня,
Надъ головой своей мечомъ махая
По воздуху, который лишь свистѣлъ,
Въ отвѣтъ ему, какъ будто бы съ презрѣньемъ.
Межъ тѣмъ какъ мы обмѣнивались съ нимъ
Ударами; все болѣе стекалось
Народа съ двухъ враждующихъ сторонъ,
Чтобы принять участье въ общей свалкѣ,
Покуда ихъ не рознялъ герцогъ нашъ.

СИНЬОРА МОНТЕККИ.

Не видѣлъ ли сегодня ты Ромео?
Какъ рада я, что не было его
При этой дракѣ! Гдѣ же онъ?

БЕНВОЛIО.

При этой дракѣ! Гдѣ же онъ? Синьора,
За часъ предъ тѣмъ, какъ въ золотомъ окнѣ
Востока ликъ свой солнце показало,
Взволнованный я вышелъ побродить
И въ фиговой той рощѣ, что на западъ
Отъ города лежитъ, я увидалъ
Въ столь ранній часъ ходившаго Ромео.
Направился къ нему я, но, меня
Замѣтивши, онъ скрылся въ чащѣ лѣса.
Я понялъ, по себѣ судя, что онъ
Находится въ томъ состояньи духа,
Въ которомъ мы желаемъ тѣмъ сильнѣй
Уйти отъ всѣхъ, чѣмъ болѣе насъ ищутъ;
И, занятый самимъ собой, не сталъ
Мѣшать ему, своимъ отдавшись думамъ.
Я радъ былъ самъ избѣгнуть встрѣчи съ тѣмъ,
Кто отъ меня бѣжалъ, желая скрыться.

МОНТЕККИ.

Ужъ много разъ его видали въ рощѣ,
Въ часы утра; холодную росу
Слезами тамъ усиливалъ Ромео,
И новыхъ тучъ онъ къ тучамъ прибавлялъ
Туманами своихъ глубокихъ вздоховъ.
Но только лишь востока дальній край
Освѣтится всерадующимъ солнцемъ,
Едва оно тѣнистые покровы
Приподнимать начнетъ съ одра Авроры,
Мой грустный сынъ спѣшитъ уйти домой —
И въ комнатѣ своей одинъ запрется;
Онъ свѣтъ дневной оттуда гонитъ вонъ,
Всѣ окна тамъ онъ плотно закрываетъ
И создаетъ искусственную ночь.
До мрачнаго отчаянья Ромео
Уныніе такое доведетъ,
Коль кто его совѣтомъ не спасетъ,
Не устранитъ его тоски причину.

БЕНВОЛIО.

Вы знаете ее, мой милый дядя?

МОНТЕККИ.

Не знаю и узнать я не могу
Отъ самого Ромео.

БЕНВОЛIО.

Отъ самого Ромео. Вы пытались
Настойчиво разспрашивать его?

МОНТЕККИ.

Разспрашивалъ и самъ, и чрезъ друзей,
Но въ чувствахъ здѣсь онъ самъ себѣ совѣтникъ;
Хорошій ли — не стану говорить,
Но только онъ такъ скрытенъ, недоступенъ,
Какъ почка, гдѣ сидитъ уже червякъ,
Когда она еще не развернула
На воздухѣ прекрасныхъ лепестковъ
И красоты не посвятила солнцу.
Когда бы намъ узнать лишь — отчего
Тоскуетъ онъ, спасли бы мы его.

Въ отдаленіи показывается РОМЕО.

БЕНВОЛIО.

А, вотъ онъ самъ. Уйдите; — постараюсь
Узнать его печаль, но не ручаюсь.

МОНТЕККИ.

О если бъ ты добился — чѣмъ она
Въ немъ вызвана! Идемъ, идемъ, жена.

(Монтекки и жена его уходятъ.)

БЕНВОЛIО.

Кузенъ мой, съ добрымъ утромъ!

РОМЕО.

Кузенъ мой, съ добрымъ утромъ! Развѣ рано?

БЕНВОЛIО.

Лишь девять.

РОМЕО.

Лишь девять. Ахъ, печальные часы
Такъ тянутся! То — не отецъ ли мой
Поспѣшно такъ отсюда удалился?

БЕНВОЛIО.

Да, то былъ онъ. Что за печаль такъ длитъ
Твои часы?

РОМЕО.

Твои часы? Отсутствіе того,
Что придаетъ имъ быстрое теченье.

БЕНВОЛIО.

Влюбленъ?

РОМЕО.

Влюбленъ? Не то...

БЕНВОЛIО.

Влюбленъ? Не то... Лишенъ любви?

РОМЕО.

Влюбленъ? Не то... Лишенъ любви? Лишенъ
Взаимности.

БЕНВОЛIО.

Взаимности. Подобная любовь,
Прекрасная по виду, быть должна
Такъ тяжела, мучительна на дѣлѣ.

РОМЕО.

Увы, любовь, хотя она слѣпа,
Безъ глазъ найдетъ, какими ей путями
Дойти до насъ и властвовать надъ нами.
Гдѣ будемъ мы обѣдать? — Горе мнѣ!
Что тутъ была за драка? Впрочемъ, нѣтъ,
Не говори: я слышалъ все; съ враждою
Сопряжено такъ много здѣсь тревогъ,
Но больше ихъ съ любовью... О, любовь
Жестокая! о любящая злоба!
Изъ ничего создавшееся нѣчто!
О, грустное веселье, суета
Серьезная, безформенный хаосъ
Красивыхъ формъ, свинцовое перо,
Блестящій дымъ, морозящее пламя,
Болящее здоровье, сонъ неспящій,
Котораго и сномъ нельзя назвать!
Такую вотъ я чувствую любовь,
Не чувствуя въ такой любви отрады.
Ты не смѣешься?

БЕНВОЛIО.

Ты не смѣешься? Нѣтъ, скорѣе плачу.

РОМЕО.

О чемъ же это, добрая душа?

БЕНВОЛIО.

О горести, твою гнетущей душу.

РОМЕО.

Причина этой горести — любовь.
Мнѣ тяжело отъ собственныхъ печалей,
И хочешь ты свою прибавить къ нимъ,
Избытокъ ихъ усиливъ состраданьемъ.
Любовь есть дымъ, поднявшійся отъ вздоховъ;
Она — огонь, сверкающій въ глазахъ
Любовниковъ; въ тревогѣ, это — море,
Которое питаютъ слезы ихъ.
Что далѣе? То — хитрое безумье,
Желчь горькая, которая насъ душитъ,
И сладость, что поддерживаетъ насъ.
Прощай.

БЕНВОЛIО.

Прощай. Постой, и я пойду съ тобою, —
Обидно мнѣ, когда ты такъ уйдешь.

РОМЕО.

Я потерялъ себя, я не Ромео,
Его здѣсь нѣтъ, онъ гдѣ-нибудь...

БЕНВОЛIО.

Его здѣсь нѣтъ, онъ гдѣ-нибудь... Скажи
Серьезно мнѣ: кто та, кого ты любишь?

РОМЕО.

Потребуй-ка, чтобъ человѣкъ больной,
Въ страданіяхъ, составилъ завѣщанье:
Какъ слово то больного поразитъ!
Но, мой кузенъ, скажу тебѣ серьезно:
Я женщину люблю.

БЕНВОЛIО.

Я женщину люблю. Своей догадкой
Я въ цѣль попалъ.

РОМЕО.

Я въ цѣль попалъ. О, ты стрѣлокъ искусный! —
Прекрасна та, кого я такъ люблю.

БЕНВОЛIО.

Чѣмъ лучше цѣль — попасть въ нее тѣмъ легче.

РОМЕО.

Ну, тутъ, кузенъ, ты промахъ далъ: въ нее
Нельзя попасть стрѣлою Купидона, —
Діаны умъ ей данъ, невинность въ ней
Защищена броней несокрушимой,
Ей дѣтскій лукъ любви не повредитъ.
Она къ рѣчамъ любовнымъ равнодушна,
Нахальныхъ глазъ не можетъ выносить,
И золотомъ, что въ искушенье вводитъ
Порой святыхъ, ее не соблазнить.
О, красотой она богата, — вмѣстѣ
Бѣдна она — тѣмъ, что когда умретъ,
Богатство то напрасно пропадаетъ.

БЕНВОЛIО.

Иль поклялась она остаться въ дѣвствѣ?

РОМЕО.

Да; и къ большой потерѣ поведетъ
Безплодное такое воздержанье:
Вѣдь, цѣлое потомство въ ней умретъ,
Заранѣе лишась существованья.
Она чиста, прекрасна и умна, —
Но для того ль всѣ эти совершенства,
Чтобъ, ввергнувши въ отчаянье меня,
Тѣмъ въ небесахъ ей заслужить блаженство?
Безбрачія обѣтъ она дала;
Я умерщвленъ суровымъ тѣмъ обѣтомъ,
Хотя живу и говорю объ этомъ.

БЕНВОЛIО.

Послушай, другъ, забудь о ней и думать.

РОМЕО.

О, научи, какъ это сдѣлать мнѣ!

БЕНВОЛIО.

Глазамъ дай волю, на другихъ красавицъ
Вниманье обрати.

РОМЕО.

Вниманье обрати. Вотъ средство — чаще
О красотѣ ея мнѣ вспоминать!
Такъ маски, что лица прекрасныхъ женщинъ
Касаются, наводятъ насъ на мысль
О красотѣ, таящейся подъ ними.
Тотъ, кто ослѣпъ, не можетъ позабыть
Сокровища утраченнаго зрѣнья.
О, покажи красавицу ты мнѣ —
Изъ ряда вонъ — и красота ея
Послужитъ мнѣ лишь памятною книжкой,
Гдѣ буду я читать черты другой,
Что красотой ее такъ превосходитъ.
Прощай; меня не можешь научить
Забвенью ты.

БЕНВОЛIО.

Забвенью ты. Я научу, иль буду
До гроба я въ долгу передъ тобой.

(Уходятъ.)

СЦЕНА II.

Улица.

Входятъ: КАПУЛЕТТИ, ПАРИСЪ и СЛУГА.

КАПУЛЕТТИ.

Такой же штрафъ наложенъ на Монтекки,
Какъ на меня; и намъ, двумъ старикамъ,
Я думаю, не трудно бы жить въ мирѣ.

ПАРИСЪ.

Обоихъ васъ глубоко уважаютъ,
И очень жаль, что длится вашъ раздоръ.
Но что же вы на сватовство мое
Мнѣ скажете?

КАПУЛЕТТИ.

Мнѣ скажете? То, что сказалъ ужъ прежде:
Что дочь моя едва вступила въ свѣтъ,
Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ;
Когда краса еще двухъ лѣтъ увянетъ —
Для ней пора невѣстой быть настанетъ.

ПАРИСЪ.

Есть матери моложе, чѣмъ она.

КАПУЛЕТТИ.

За то онѣ и блекнутъ слишкомъ рано.
Я всѣ мои надежды схоронилъ,
Она — одна моя надежда въ мiрѣ.
Но, милый мой Парисъ, понравьтесь ей,
Ея любви добиться постарайтесь:
Согласіе мое заключено
Въ согласіи и выборѣ Джульетты.
Сегодня пиръ вечерній я даю,
По старому обычаю семейства,
И множество гостей я пригласилъ,
Изъ тѣхъ, кого люблю я; въ томъ числѣ
Вы будете моимъ желаннымъ гостемъ.
И я васъ жду; придите въ эту ночь
Въ мой скромный домъ, чтобъ на земныя звѣзды
Тамъ посмотрѣть, которыхъ яркій блескъ
Сіянье звѣздъ небесныхъ затмеваетъ.
Васъ у меня то наслажденье ждетъ,
Что юноши такъ чувствуютъ весною,
Когда она, цвѣтущая, идетъ
За скучною, медлительной зимою.
Тамъ въ цвѣтникѣ изъ почекъ молодыхъ
Вы видомъ ихъ прекраснымъ насладитесь;
Прислушайтесь ко всѣмъ и присмотритесь —
И выберите лучшую изъ нихъ.
И дочь моя тамъ будетъ межъ другими
Для счета лишь: она — ничто предъ ними.
Пойдемте, графъ. (слугѣ.) А ты скорѣй ступай
По городу; ищи и приглашай
Всѣхъ, кто вотъ здѣсь записанъ въ спискѣ этомъ;

(Отдавая записку.)

Скажи, что жду ихъ съ лаской и привѣтомъ.

(Уходитъ съ Парисомъ.)

СЛУГА.

Отыскать тѣхъ, чьи имена здѣсь записаны? А тутъ написано, чтобы башмачникъ принимался за аршинъ, а портной за шило; чтобы рыбакъ орудовалъ кистью, а живописецъ — неводомъ. Меня послали найти тѣхъ, чьи имена здѣсь записаны; но мнѣ не отыскать — кто же именно записанъ тутъ. Я долженъ обратиться къ ученымъ людямъ. А, вотъ они кстати!

Входятъ РОМЕО и БЕНВОЛIО.

БЕНВОЛIО.

Одинъ огонь теряется въ другомъ,
Страданіе страданьемъ уменьшится;
Коль голова твоя идетъ кругомъ,
Заставь ее обратно закружиться;
Одна печаль другою исцѣлится:
Пусть новый ядъ въ глаза твои войдетъ —
И прежняя зараза пропадетъ.

РОМЕО.

Пользителенъ тутъ придорожникъ твой.

БЕНВОЛIО.

Гдѣ? для чего?

РОМЕО.

Гдѣ? для чего? Для поврежденной кости
Твоей ноги.

БЕНВОЛIО.

Твоей ноги. Да ты сошелъ съ ума?

РОМЕО.

Нѣтъ, не сошелъ, а хуже чѣмъ сошелъ:
Я заключенъ въ тюрьму, лишенъ я пищи,
Истерзанъ я, измученъ. (Подходящему слугѣ.) Здравствуй, милый.

СЛУГА. Здравствуйте, синьоръ. Скажите, пожалуйста, вы читать умѣете?

РОМЕО.

Мою судьбу въ несчастіи моемъ.

СЛУГА. Вы могли выучиться этому безъ книгъ, а я спрашиваю — умѣете ли вы читать то, что написано.

РОМЕО.

Да, если знаю буквы и языкъ.

СЛУГА. Вы отвѣчаете честно. Счастливо оставаться.

(Хочетъ уйти.)

РОМЕО.

Постой, любезный, я читать умѣю.

(Читаетъ.)

«— Синьор Мартино съ женою и дочерьми; графъ Ансельмо и его прекрасныя сестры; вдова синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо и его милыя племянницы; Меркуціо и его братъ Валентинъ; мой дядя Капулетти, его жена и дочери; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его кузенъ Тибальдо, Лючіо и веселая Елена».

Прекрасное общество. А куда оно приглашено?

СЛУГА. Наверхъ.

РОМЕО. Куда?

СЛУГА. На ужинъ, въ нашъ домъ.

РОМЕО. Въ чей это?

СЛУГА. Въ домъ моего господина.

РОМЕО. Мнѣ слѣдовало бы спросить прежде всего, кто твой господинъ.

СЛУГА. Я отвѣчу вамъ и безъ вопроса. Мой господинъ — знатный и богатый Капулетти; и если вы не принадлежите къ фамиліи Монтекки, то я прошу васъ, приходите осушить стаканчикъ вина. Счастливо оставаться.

(Уходитъ.)

БЕНВОЛIО.

На вечерѣ у Капулетти будутъ
И Розалина милая твоя,
И первыя красавицы Вероны:
Иди туда и безпристрастнымъ взоромъ
Сравни ее съ другими, на кого
Я укажу, и бѣлый лебедь твой
Окажется вороною простой.

РОМЕО.

Коль ересью подобной заразятся
Мои глаза, то пусть они умрутъ;
Пускай въ огонь ихъ слезы превратятся,
Еретиковъ, отступниковъ сожгутъ!
Чтобы была красавица другая
Прекраснѣе возлюбленной моей?
Нѣтъ, — солнце, все на свѣтѣ созерцая,
Не видѣло другой подобной ей.

БЕНВОЛIО.

Ты не видалъ еще другихъ съ ней рядомъ,
Она одна твоимъ владѣла взглядомъ;
На чашечкахъ кристальныхъ глазъ твоихъ
Взвѣсь видъ ее съ наружностью другихъ —
И красоты найдешь ты очень мало
Въ томъ, что твой взоръ донынѣ чаровало.

РОМЕО.

Пойду туда, но только не затѣмъ,
Чтобъ на другихъ красавицъ любоваться:
Я буду тамъ своею восторгаться.

СЦЕНА III.

Комната въ домѣ Капулетти.

Входятъ СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ и КОРМИЛИЦА.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Кормилица, гдѣ дочь моя? Зови
Ее ко мнѣ.

КОРМИЛИЦА.

Невинностью моей въ двѣнадцать лѣтъ
Клянусь, что я уже звала ее.
Ягненочекъ, порхающая птичка!
О, Господи, да гдѣ жъ она? — Джульетта!

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

Что тамъ еще? кто кличетъ?

КОРМИЛИЦА.

Что тамъ еще? кто кличетъ? Ваша мать.

ДЖУЛЬЕТТА.

Я здѣсь. Что вамъ угодно?

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Я здѣсь. Что вамъ угодно? Вотъ въ чемъ дѣло...
Кормилица, оставь насъ; нужно намъ
Поговорить наединѣ. — Постой, вернись.
Я вспомнила, что слѣдуетъ тебѣ
Присутствовать при нашемъ разговорѣ.
Ты знаешь, что Джульетта подросла...

КОРМИЛИЦА.

Ее года часъ въ часъ я сосчитаю.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ.

КОРМИЛИЦА.

Да, это вѣрно. Я отдать готова
Четырнадцать зубовъ моихъ, что такъ.
(Четырнадцать тутъ только для прикрасы,
Ихъ у меня всего четыре). Сколько
Осталось до Петрова дня?

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Осталось до Петрова дня? Еще
Двѣ съ небольшимъ недѣли остается.

КОРМИЛИЦА.

Ну, ровно двѣ, иль съ небольшимъ, а только
Четырнадцать исполнится ей лѣтъ
Въ канунъ Петрова дня; моей Сусаннѣ
Ровесница она, — да упокоитъ
Всѣ души христіанскія Господь!
Сусанна съ Нимъ; была я недостойна
Имѣть ее. Такъ вотъ, — я говорю,
Что въ ночь передъ Петровымъ днемъ Джульеттѣ
Исполнится четырнадцать какъ разъ.
Да, именно, я твердо это помню.
Теперь прошло одиннадцать годовъ,
Со времени землетрясенья; мы
Тогда ее отъ груди отымали.
Вѣкъ не забыть мнѣ дня того; изъ всѣхъ
Онъ дней въ году мнѣ памятнымъ остался.
Полынью я намазала соски —
И сѣла съ ней у стѣнки голубятни,
На солнышкѣ. Васъ не было въ тотъ день:
Вы въ Мантую уѣхали съ супругомъ.
(Как хороша-то память у меня!)
Когда дитя попробовало груди,
Съ полынью, и почувствовало горечь, —
Бѣдняжечка, какъ сморщилась она!
Грудь бросила, и въ этотъ самый мигъ
Вдругъ зашаталась наша голубятня.
Я — прочь скорѣй, — давай Богъ только ноги!
Съ тѣхъ поръ прошло одиннадцать годовъ ‐
Она тогда стоять уже умѣла.
Нѣтъ, что я! ужъ ходить могла и бѣгать,
Цѣпляяся за что-нибудь. Она
Себѣ ушибла лобикъ наканунѣ
Того же дня; а мужъ мой — весельчакъ
Покойникъ былъ — взялъ на руки ребенка
И говоритъ: «ты личикомъ упала,
А вотъ, когда ты будешь поумнѣй,
То будешь падать навзничь. — Такъ ли, Джуля?»
И дурочка, божусь вамъ, перестала
Тотчасъ же плакать и сказала: «да».
Вотъ видите, какъ шутка помогаетъ.
Хоть прожила бъ я тысячу годовъ,
Я этого бъ до гроба не забыла.
«Не такъ ли, Джуля?» онъ спросилъ; малютка
Сдержала слезы и сказала: «да».

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Довольно ужъ объ этомъ, перестань,
Пожалуйста.

КОРМИЛИЦА.

Пожалуйста. Перестаю, синьора.
Но не могу отъ смѣха удержаться,
Лишь вспомню — какъ, оставивши свой плачъ,
Она сказала «да», а вѣдь, у ней
Большущая на лбу вскочила шишка —
Она ушиблась больно и навзрыдъ
Заплакала. Онъ говоритъ: «на личико
Упала ты, — когда же подростешь,
То будешь падать навзничь. Такъ ли, Джуля?»
Она сдержалась и сказала: «да».

ДЖУЛЬЕТТА.

Сдержись и ты, прошу тебя.

КОРМИЛИЦА.

Сдержись и ты, прошу тебя. Ну, ладно.
Не буду больше. Богъ тебя храни!
Изъ тѣхъ дѣтей, которыхъ я кормила,
Ты у меня была красивѣй всѣхъ.
Ахъ, если бъ мнѣ твоей дождаться свадьбы.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Объ этомъ вотъ предметѣ и хочу я
Поговорить. Джульетта, дочь, скажи мнѣ,
Желаешь ли ты выйти замужъ?

ДЖУЛЬЕТТА.

Желаешь ли ты выйти замужъ? Мнѣ
Не грезится объ этой чести.

КОРМИЛИЦА.

Не грезится объ этой чести. Чести!
Когда бъ не я кормилицей твоей
Единственной была, тогда бъ сказала,
Что разумъ ты всосала съ молокомъ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Ну, такъ теперь подумай о замужствѣ.
Въ Веронѣ есть почтенныя синьоры,
Ужъ матери, которыя моложе
Тебя, Джульетта; да и я сама
Давно была ужъ матерью въ тѣ лѣта,
Въ какія ты въ дѣвицахъ остаешься.
Вотъ дѣло въ чемъ: графъ молодой Парисъ
Твоей руки желаетъ.

КОРМИЛИЦА.

Твоей руки желаетъ. Ахъ, Джульетта,
Вотъ человѣкъ! такой‐то человѣкъ,
Что равнаго нельзя найти на свѣтѣ!
Изъ воска точно вылѣпленъ!

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Изъ воска точно вылѣпленъ! Въ Веронѣ
Цвѣтка такого лѣтомъ не бываетъ.

КОРМИЛИЦА.

Да, истинно цвѣтокъ, какъ есть цвѣтокъ!

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Что жъ скажешь мнѣ, Джульетта? Можешь ли
Ты полюбить его? У насъ сегодня
На вечерѣ увидишь ты Париса.
Внимательно прочти тогда всю книгу
Его лица, всмотрись въ его черты,
Что вписаны рукою красоты,
И примѣчай — какъ всѣ онѣ согласны
Одна съ другой; а если въ чемъ неясны
Покажутся — его глаза прочтешь:
Тогда ты все неясное поймешь.
Для полноты той книги драгоцѣнной,
Не связанной, обложка ей нужна
Такъ точно, какъ для рыбы глубина,
И красота наружная должна
Дать видъ красѣ, отъ взоровъ сокровенной.
Для большинства становится цѣннѣй
Вся книга отъ богатства переплета;
Достоинства тутъ раздѣляютъ съ ней,
Въ глазахъ толпы, застежки, позолота;
Такъ точно все, чѣмъ обладаетъ графъ,
Раздѣлишь ты, въ союзѣ съ нимъ, нимало
Не потерявъ того, чѣмъ обладала.

КОРМИЛИЦА.

Не потерявъ! прибытокъ тутъ одинъ —
Вѣдь, женщины толстѣютъ отъ мужчинъ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Ну, говори, Джульетта, поскорѣй
Какъ нравится тебѣ любовь Париса?

ДЖУЛЬЕТТА.

Я разсмотрю его, чтобъ полюбить,
Когда любовь тѣмъ можно возбудить,
При чемъ, смотрѣть позволю я глазамъ,
На сколько лишь угодно это вамъ.

Входитъ СЛУГА.

СЛУГА. Синьора, гости собрались, столъ для ужина накрытъ, васъ ждутъ, спрашиваютъ синьорину, кормилицу проклинаютъ въ буфетѣ. Суматоха страшная, я долженъ итти прислуживать. Ради Бога, идите скорѣе.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Сейчасъ идемъ. — Джульетта, графъ ужъ тамъ!

КОРМИЛИЦА.

Иди, мой свѣтъ, къ твоимъ счастливымъ днямъ
Ночей тебѣ счастливыхъ я желаю.

(Уходятъ.)

СЦЕНА IV.

Улица.

Входятъ РОМЕО, МЕРКУЦIО, БЕНВОЛIО, нѣсколько масокъ и слугъ съ факелами.

РОМЕО.

Сказать ли намъ при входѣ что-нибудь,
Иль просто такъ войти, безъ предисловій?

БЕНВОЛIО.

Они теперь не въ модѣ; Купидонъ,
Съ повязкой на глазахъ, съ татарскимъ лукомъ
Раскрашеннымъ, предъ нами не идетъ,
Пугая дамъ, какъ пугало воронье.
Не нужно никакихъ прологовъ намъ
Съ запинками, подсказанныхъ суфлеромъ.
Пусть насъ онѣ считаютъ, чѣмъ хотятъ;
Мы только въ тактъ пройтися ихъ заставимъ
Да и уйдемъ оттуда.

РОМЕО.

Да и уйдемъ оттуда. Дайте факелъ —
Не до прыжковъ теперь мнѣ; на душѣ
Такъ тяжело; нести я факелъ буду.

МЕРКУЦIО.

Нѣтъ, милый мой, ты долженъ танцовать.

РОМЕО.

Я не могу; — вы въ бальныхъ башмакахъ,
На тоненькихъ подошвахъ; у меня же
Тоска лежитъ на сердцѣ, какъ свинецъ;
Она меня приковываетъ къ полу,
Я двинуться не въ силахъ.

МЕРКУЦIО.

Я двинуться не въ силахъ. Ты влюбленъ —
Ну, такъ займи ты крылья у Амура
И воспари высоко надъ землей.

РОМЕО.

Его стрѣлой я раненъ слишкомъ тяжко,
Чтобы парить на этихъ легкихъ крыльяхъ.
Оцѣпенѣвъ отъ горя, не могу
Подняться я надъ цѣпенящимъ горемъ,
И падаю подъ бременемъ его.

МЕРКУЦIО.

Упавши съ этимъ бременемъ, ты самъ
Обременишь любовь: она нѣжна,
Не вынесетъ подобнаго давленья.

РОМЕО.

Любовь нѣжна? Нѣтъ, черезчуръ сурова,
Груба, буйна и колется, какъ тернъ.

МЕРКУЦIО.

Когда любовь съ тобою такъ сурова,
То самъ ты будь съ любовію суровъ;
Коли ее, когда она колюча —
И съ ногъ собьешь, и побѣдишь любовь.
Давайте-ка футляръ мнѣ на лицо, (надѣваетъ маску.)
На маску — маску. Вотъ такъ образина!
Пусть надо мной смѣются, — мнѣ-то что?
Пусть за меня краснѣетъ этой хари
Нависшій лобъ.

БЕНВОЛIО.

Нависшій лобъ. Ну, что же? Постучимся,
Да и войдемъ.

РОМЕО.

Да и войдемъ. Подайте факелъ мнѣ.
Пусть шалуны съ веселымъ, легкимъ сердцемъ
Ногой тростникъ бездушный шевелятъ,
А я, держась пословицы старинной,
Свѣтить вамъ буду и смотрѣть: забава
Веселая, а я — совсѣмъ пропалъ.

МЕРКУЦIО.

Когда попалъ ты въ тину, то тебя
Мы вытащимъ изъ этого болота,
Изъ этой, съ позволенія сказать,
Любви, гдѣ ты увязъ по горло. Ну же,
Мы ходимъ днемъ съ огнемъ.

РОМЕО.

Мы ходимъ днемъ съ огнемъ. Ты вздоръ городишь.

МЕРКУЦIО.

Я говорю, что понапрасну жжемъ
Мы факелы свои, какъ лампы днемъ,
Не двигаясь впередъ; пойми, Ромео,
Намѣреніе доброе у насъ,
А въ этомъ смысла болѣе въ пять разъ,
Чѣмъ въ нашихъ всѣхъ способностяхъ душевныхъ.

РОМЕО.

Съ намѣреніемъ добрымъ мы идемъ
На маскарадъ, — но нѣтъ въ томъ вовсе смысла.

МЕРКУЦIО.

А почему? позволено спросить?

РОМЕО.

Въ ночь прошлую мнѣ снился сонъ.

МЕРКУЦIО.

Въ ночь прошлую мнѣ снился сонъ. Мнѣ — тоже.

РОМЕО.

Что жъ видѣлъ ты во снѣ?

МЕРКУЦIО.

Что жъ видѣлъ ты во снѣ? Что очень часто
Сновидцы лгутъ.

РОМЕО.

Сновидцы лгутъ. Но истины имъ снятся.

МЕРКУЦIО.

О, вижу я, что у тебя была
Царица Мэбъ, волшебницъ повитуха.
Она совсѣмъ малютка: вся она
Не болѣе агатоваго камня
У старшины на пальцѣ; разъѣзжаетъ
На атомахъ, запряженныхъ гуськомъ,
Въ своемъ возкѣ воздушномъ, по носамъ
Людей, что спятъ. Въ его колесахъ спицы
Устроены изъ пауковыхъ ногъ,
Изъ крылышекъ кузнечиковъ — покрышка,
Изъ паутинокъ тоненькихъ — постромки,
Изъ луннаго сіянья — хомуты,
Хлыстъ — изъ сверчковой косточки для ручки
И пленочки тончайшей для бича.
Ея возница — крошечный комаръ
Въ кафтанѣ сѣромъ; онъ гораздо меньше
Тѣхъ червяковъ, что ползаютъ порой
По пальчику лѣнивому дѣвицы.
Ея возокъ — пустой лѣсной орѣхъ;
Устроенъ онъ искусницею-бѣлкой
Иль червякомъ, которые для фей
Работали издревле колесницы.
Въ такомъ‐то вотъ парадѣ, по ночамъ,
Царица Мэбъ въ мозгу влюбленныхъ мчится, —
Любовные тогда имъ снятся сны;
Иль скачетъ по колѣнямъ царедворцевъ —
И грезятся имъ низкіе поклоны;
Иль у судьи по пальцамъ — и ему
Приснятся взятки; иль по губкамъ дамъ —
И грезятся тогда имъ поцѣлуи;
(Но эти губки часто злая Мэбъ
Прыщами покрываетъ за пристрастье
Ихъ къ лакомствамъ); иль по носу вельможи
Проѣдетъ — и во снѣ онъ чуетъ запахъ
Благоволенья новаго къ нему;
А иногда задѣнетъ носъ попа,
Щетинкой отъ хвоста свиньи — и тотчасъ
Другой приходъ пригрезится ему;
Порой она проѣдется по шеѣ
У спящаго солдата — и во снѣ
Онъ видитъ битвы, приступы, засады,
Испанскіе клинки, пиры и кубки
Въ пять футовъ глубиной; затѣмъ опять
Почудится ему громъ барабановъ, —
Онъ вздрогнетъ и съ проклятіемъ проснется,
Въ испугѣ, и, молитву прочитавъ,
Опять заснетъ. Она же, эта Мэбъ,
Въ ночную пору гривы заплетаетъ
У лошадей и въ грязные комки
Ихъ волосы сбиваетъ; если жъ ихъ
Распутать, то бѣда грозитъ большая.
Она же, вѣдьма, давитъ тѣхъ дѣвицъ,
Что навзничь спятъ, заранѣ пріучая
Ихъ къ тяжести, и дѣлаетъ изъ нихъ
Хорошихъ женъ.

РОМЕО.

Хорошихъ женъ. Да замолчишь ли ты,
Меркуціо? Вѣдь, говоришь ты вздоръ.

МЕРКУЦIО.

Да, вѣрно: я о грезахъ говорю,
Исчадіяхъ незанятаго мозга,
Изъ ничего зачавшихся въ пустой
Фантазіи. Она эѳира тоньше
Измѣнчивѣй, чѣмъ вѣтеръ, что сперва
Холодную грудь сѣвера ласкаетъ,
И вдругъ затѣмъ, разгнѣванный, летитъ
Оттуда прочь, поворотивъ лицо
Къ странамъ росой увлаженнаго юга.

БЕНВОЛIО.

И вѣтеръ тотъ сбиваетъ съ толку насъ.
Чего мы ждемъ? Тамъ, вѣрно, конченъ ужинъ
И слишкомъ поздно мы придемъ.

РОМЕО.

И слишкомъ поздно мы придемъ. А я
Боюсь, что слишкомъ рано; душу мнѣ
Какое-то предчувствіе тревожитъ:
Мнѣ кажется, что надо мной виситъ
Въ созвѣздіяхъ какая‐то угроза,
Что этотъ пиръ лишь горькое начало
Моей судьбы, и кончится она
Безвременной, насильственною смертью.
Но пусть моей ладьею правитъ Тотъ,
Кто держитъ руль ея въ своей десницѣ.
Впередъ, синьоры.

БЕНВОЛIО.

Впередъ, синьоры. Бейте въ барабанъ.

СЦЕНА V.

Зала въ домѣ Капулетти.

На сценѣ музыканты. Входятъ СЛУГИ.

1-ЫЙ СЛУГА. Гдѣ Потпанъ? Зачѣмъ онъ не помогаетъ убирать? Вѣдь, его дѣло перемѣнять тарелки и вытирать столы!

2-ОЙ СЛУГА. Когда вся чистая работа лежитъ на рукахъ только одного или двухъ человѣкъ и эти руки не умыты, выходитъ только грязь одна.

1-ЫЙ СЛУГА. Прочь эти складные стулья, отодвиньте этотъ буфетъ, да присматривайте за посудой. — Пожалуйста, прибереги мнѣ кусочекъ марципана, да будь другъ: вели привратнику пропустить сюда Сусанну и Ленору. — Антонъ! Потпанъ!

3-ИЙ И 4-ЫЙ СЛУГИ. Здѣсь! Сейчасъ!

1-ЫЙ СЛУГА. Васъ ищутъ, зовутъ, ждутъ, требуютъ въ залѣ!

3-IЙ СЛУГА. Мы не можемъ быть и тутъ, и тамъ въ одно время. Живо, ребята, пошевеливайтесь. Кто дольше проживетъ, тотъ все заберетъ.

Входятъ: КАПУЛЕТТИ, его ДЯДЯ, СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ, ДЖУЛЬЕТТА, КОРМИЛИЦА, гости и РОМЕО, съ масками.

КАПУЛЕТТИ.

Пожалуйте, привѣтъ вамъ, господа.
Всѣ дамы, у которыхъ на ногахъ
Мозолей нѣтъ, попляшутъ съ вами. А,
Сударыни! посмотримъ — кто изъ васъ
Откажется отъ танцевъ; если станетъ
Жеманиться которая-нибудь,
То поклянусь, что есть у ней мозоли.
Не правда ли, я ловко васъ поддѣлъ?
(Маскамъ.) Привѣтъ мой вамъ, синьоры! —
Было время,
Когда и я красавицамъ въ ушко
Нашептывалъ плѣнительныя рѣчи,
Подъ маскою. Оно уже прошло,
Прошло, прошло. (къ Ромео и маскамъ.)
Я радъ вамъ, господа.
Ну, музыканты, начинать! — прошу
Раздвинуться; дѣвицы, танцовать!

Музыка. Гости танцуютъ.

(Слугамъ.)

Эй вы, болваны, свѣта больше! прочь
Столы! Огонь въ каминѣ погасить:
И безъ него тутъ стало слишкомъ жарко.
Вотъ подлинно, что кстати подошла
Нежданная забава. (Дядѣ.) Нѣтъ, сиди,
Сиди, мой добрый дядя; время танцевъ
Прошло для насъ съ тобою. Какъ давно
Въ послѣдній разъ мы надѣвали маски?

ДЯДЯ КАПУЛЕТТИ.

Навѣрное, лѣтъ тридцать.

КАПУЛЕТТИ.

Навѣрное, лѣтъ тридцать. Что ты, полно!
Не можетъ быть, чтобъ такъ давно; со свадьбы
Люченціо прошло лѣтъ двадцать пять,
Не болѣе, когда бъ ни приходился
День Троицы. Въ послѣдній разъ тогда
Мы были въ маскахъ.

ДЯДЯ КАПУЛЕТТИ.

Мы были въ маскахъ. Больше; сынъ его
Гораздо старше: тридцать лѣтъ ему.

КАПУЛЕТТИ.

Толкуй! вѣдь, сынъ назадъ тому два года
Еще имѣлъ опекуна.

РОМЕО (слугѣ).

Еще имѣлъ опекуна. Кто эта дама,
Что подала тому мужчинѣ руку?

СЛУГА. Не знаю, синьоръ.

РОМЕО.

Свѣтильники померкли передъ нею;
Какъ на серьгѣ нубіянки алмазъ,
Она во тьмѣ блеститъ красой своею,
Безцѣнною, доступной лишь для глазъ,
Не созданныхъ для обладанья ею.
Красавица толпой окружена:
Какъ бѣлая голубка тамъ она,
Когда вокругъ вороны соберутся.
Пусть лишь она окончитъ танецъ свой —
Я подойду, чтобъ грубою рукой
Ея руки божественной коснуться.
Любилъ ли я когда до этихъ поръ?
О, отрекись отъ этого, мой взоръ!
Вѣдь, истинныхъ красавицъ эти очи
Не видѣли до настоящей ночи.

ТИБАЛЬДО (прислушиваясь).

По голосу, Монтекки это. — Мальчикъ!
Подай, мой мечъ! Какъ! негодяй дерзнулъ
Войти сюда, подъ шутовскою маской,
Чтобъ надъ семейнымъ нашимъ празднествомъ
Нахально такъ и нагло издѣваться!
Клянуся честью рода моего,
Я не сочту грѣхомъ — убить его!

КАПУЛЕТТИ.

Изъ-за чего бушуешь ты, племянникъ?
Въ чемъ дѣло?

ТИБАЛЬДО.

Въ чемъ дѣло? Дядя, это вотъ — Монтекки,
Нашъ врагъ, подлецъ, забравшійся сюда,
Чтобы надъ нашимъ праздникомъ глумиться.

КАПУЛЕТТИ.

Ромео этотъ юноша?

ТИБАЛЬДО.

Ромео этотъ юноша? Да, онъ, —
Онъ, негодяй Ромео.

КАПУЛЕТТИ.

Онъ, негодяй Ромео. Успокойся,
Оставь его, не задѣвай; вѣдь, онъ
Ведетъ себя, какъ должно дворянину;
И, говоря по правдѣ, вся Верона
Гордится имъ, какъ юношею честнымъ
И хорошо воспитаннымъ, — и я
За всѣ богатства города Вероны,
Не допущу, чтобъ въ домѣ у меня
Нанесена ему была обида.
Итакъ, сдержись, не замѣчай его:
Я такъ хочу. Когда ты уважаешь
Желанія мои, то видъ веселый
Прими, не хмурься, — это неумѣстно
На праздникѣ.

ТИБАЛЬДО.

На праздникѣ. Какъ разъ умѣстно, если,
Въ числѣ гостей, забрался негодяй
И выносить его я не желаю.

КАПУЛЕТТИ.

Перенесешь. Заносчивый мальчишка!
Я говорю, перенесешь. — Ступай,
Кто здѣсь хозяинъ: я иль ты? ступай!
Переносить его ты не желаешь!
О, Господи! переполохъ ты хочешь
Произвести среди моихъ гостей?
Затѣять шумъ? Довольно, будь мужчиной.

ТИБАЛЬДО.

Но, дядя, это стыдъ.

КАПУЛЕТТИ.

Но, дядя, это стыдъ. Ступай, ступай
Ты — дерзкій мальчикъ. Стыдно? въ самомъ дѣлѣ?
Не доведетъ задоръ твой до добра.
Перечить мнѣ! Какъ разъ нашелъ ты время.

(Обращаясь къ гостямъ.)

Отлично вы сказали. (Къ Тибальду.) Ну, ступай,
Молокососъ, да не шуми, иначе...

(Слугамъ.)

Прибавьте свѣчъ! (Тибальду.) Ну какъ тебѣ не стыдно!
Я усмирю тебя! (гостямъ.) Ну, веселѣе,
Мои друзья!

ТИБАЛЬДО.

Мои друзья! Невольное терпѣнье
И вольный гнѣвъ приходятъ въ столкновенье,
И тѣло все мое отъ нихъ дрожитъ.
Привѣтливый принять я долженъ видъ —
И съ наглостью на время примириться;
Но въ желчь мое терпѣнье превратится!

РОМЕО (Джульеттѣ).

Когда моей рукою недостойной
Я могъ твоей святыню оскорбить,
Позволь губамъ моимъ, двумъ пилигриммамъ,
Мой сладкій грѣхъ лобзаньемъ искупить.

ДЖУЛЬЕТТА.

Но, пилигриммъ, невелика вина
Твоей руки: въ ней набожность видна;
Паломникамъ позволено руками
Съ молитвою касаться рукъ святыхъ,
И жмутъ они другъ другу руку сами,
Пожатіе руки — лобзанье ихъ.

РОМЕО.

Но, кромѣ рукъ, даны и губы имъ.

ДЖУЛЬЕТТА.

Да, — чтобъ читать молитвы, пилигриммъ.

РОМЕО.

О, если такъ, то, милая святая,
Позволь губамъ молиться, подражая
Моей рукѣ; даруй ей благодать,
Чтобъ вѣры мнѣ своей не потерять.

ДЖУЛЬЕТТА.

Недвижными святые пребываютъ,
Хоть милость за молитву посылаютъ.

РОМЕО.

Не двигайся жъ, пока не испросилъ
Я милости молитвами своими...

(Цѣлуетъ ее.)

Ну, вотъ, теперь я прегрѣшенье смылъ,
Соединивъ мои уста съ твоими.

ДЖУЛЬЕТТА.

И на моихъ устахъ твой грѣхъ лежитъ.

РОМЕО.

Какъ мило ты на это негодуешь!
Отдай его назадъ, коль тяготитъ.

(Цѣлуетъ ее снова.)

ДЖУЛЬЕТТА.

Ты, пилигриммъ, по требнику цѣлуешь.

КОРМИЛИЦА (подходя).

Васъ матушка зоветъ. (Джульетта уходитъ.)

РОМЕО.

Васъ матушка зоветъ. А кто она?

КОРМИЛИЦА.

Не знаете? Богъ мой! хозяйка дома;
И добрая, и умная такая
Синьора; я кормила дочь ея,
Ту самую, съ которою сейчасъ
Вы говорили; и могу увѣрить,
Что тотъ, кому достанется она,
И денежки хорошія получитъ.

РОМЕО.

Итакъ, она — дочь Капулетти? Плохо!
Теперь вся жизнь моя въ рукахъ врага.
 

БЕНВОЛIО (подходя).

Идемъ, идемъ, окончилась забава.

РОМЕО.

Окончилась; я этого боюсь,
Съ спокойствіемъ моимъ я разстаюсь.

КАПУЛЕТТИ.

Нѣтъ, господа, пока не уходите:
Кой чѣмъ еще васъ надо угостить.
Нельзя? — Такъ я благодарю всѣхъ васъ,
Благодарю васъ отъ души, синьоры.
Спокойной ночи! — Факелы сюда!
Теперь — въ постель: спать хочется. Ужъ поздно.

(Всѣ уходятъ, кромѣ Джульетты и кормилицы.)

ДЖУЛЬЕТТА.

Поди сюда, кормилица. Скажи —
Кто господинъ вонъ тотъ?

КОРМИЛИЦА.

Кто господинъ вонъ тотъ? Сынъ и наслѣдникъ
Тиберіо.

ДЖУЛЬЕТТА.

Тиберіо. А тотъ, что въ дверь выходитъ?

КОРМИЛИЦА.

Мнѣ кажется, Петрукьо молодой.

ДЖУЛЬЕТТА.

А тотъ, что вслѣдъ идетъ за нимъ, который
Не танцовалъ?

КОРМИЛИЦА.

Не танцовалъ? Не знаю.

ДЖУЛЬЕТТА.

Не танцовалъ? Не знаю. Разузнай,
Кто онъ такой. (Кормилица уходитъ.) О, если онъ женатъ,
То гробъ одинъ мнѣ будетъ брачнымъ ложемъ.

КОРМИЛИЦА возвращается.

КОРМИЛИЦА.

Онъ вашего врага Монтекки сынъ
Единственный; зовутъ его Ромео.

ДЖУЛЬЕТТА.

Среди моей единственной вражды
Любовь моя единая возникла.
Не во время узнала я, кто онъ;
Не во время его я увидала!
Не приведетъ къ добру любовь моя:
Въ заклятаго врага влюбилась я.

КОРМИЛИЦА.

Что? что ты тамъ?

ДЖУЛЬЕТТА.

Что? что ты тамъ? Стихи припоминаю,
Которымъ научилъ меня одинъ
Изъ кавалеровъ.

(За сценою зовутъ: Джульетта!)

КОРМИЛИЦА.

Изъ кавалеровъ. Мы идемъ! сейчасъ! —
Пойдемъ, пора, всѣ гости разошлись.

(Уходятъ.)

Входитъ ХОРЪ.

ХОРЪ.

Страсть прежняя внезапно охладѣла,
И новая ее смѣнила страсть;
Та, что Ромео сердцемъ овладѣла,
Утратила надъ этимъ сердцемъ власть;
Ея краса красой быть перестала
Въ его глазахъ, — и полюбилъ онъ вновь:
Джульетта взоръ его очаровала,
Онъ самъ любимъ, — опасная любовь!
Какъ врагъ семьи Джульетты, онъ не смѣетъ
Войти къ ней въ домъ, съ признаніемъ своимъ;
И никакой надѣжды не имѣетъ
Она на то, чтобъ повстрѣчаться съ нимъ.
Но случаи имъ время посылаетъ,
И пылъ любви имъ мужество даетъ
Для встрѣчъ, — и мигъ блаженства утѣшаетъ,
И сладкую отраду въ сердце льетъ.