Убийство Юлия Цезаря (Твен; В. О. Т.)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Перейти к навигации Перейти к поиску
Убийство Юлия Цезаря
автор Марк Твен (1835—1910), пер. В. О. Т.
Оригинал: англ. The Killing of Julius Cæsar Localized. — Перевод опубл.: 1864 (оригинал), 1896 (перевод). Источник: Собрание сочинений Марка Твена. — СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 1.

УБИЙСТВО ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ
(Локализированное).
(Единственно подлинное и достоверное сообщение из всех поныне обнародованных в извлечении из современного тому ужасному событию «Римского ежедневного листка»).

Ничто в мире не доставляет газетному репортеру такого чувства самодовольства, как возможность собрать и с надлежащей подробностью описать все отдельные эпизоды какого-нибудь кровавого и таинственного убийства. В этой исполненной любви работе (такова она для него в действительности) — заключается его светлая радость, особенно в том случае, если он знает, что все другие газеты уже поступили в печать и что только одна его газета успеет выйти с описанием ужасающей новости. Мною часто овладевало чувство горького сожаления, что я не состоял римским репортером во время убийства Цезаря, — репортером единственной в городе вечерней газеты, — имея таким образом возможность опередить, по крайней мере, на 12 часов, всех хроникеров утренних газет оглашением этого великолепнейшего случая из всех когда-либо представлявшихся в репортерской практике. Конечно, случались и другие события не менее ужасные, но ни одно из них не совмещало в себе столько своеобразно-характерных подробностей из числа тех, которые наиболее облюбованы в настоящее время и которые к тому же вырастают в нечто выдающееся и величественное, благодаря высокому положению, славе, общественной и политической роли лиц, принимавших участие в этом происшествии. В душе я живо воображал себя рыскающим по древнему Риму, хватающим за шиворот солдат, сенаторов и других обывателей и набрасывающим в свою записную книжку «все подробности», которые удалось добыть от них.

О! если бы я жил в те дни, с какою жадностью описал бы я это событие, приправив его тут — немножко моралью, там потоками крови, тут какой-нибудь темной потрясающей тайной, там — похвалой и сочувствием по отношению к одним или упреком и насмешкой по отношению к другим (преимущественно к тем, которые не состоят подписчиками на нашу газету) и, между всем этим, чувствительные щелчки и предупреждающие замечания о современном правительстве вперемешку с необычайными описаниями возбуждения, вызванного этим событием в сенате и на улицах, — и много еще других прелестей в том же роде. Но если мне и не суждено было своевременно описать убийство Цезаря, то, по крайней мере, на мою долю выпало удовольствие перевести с латинского оригинала («Римский Ежедневник» того числа, вечернее издание) нижеследующее строго-историческое сообщение касательно этого события.

«Наш, обыкновенно столь спокойный, Рим был повергнуть вчера в состояние дикого возбуждения одним из тех кровавых, потрясающих происшествий, которые причиняют сердечную боль и наполняют душу страхом, возбуждая во всех здравомыслящих людях боязливые предчувствия о судьбе государства, в котором столь мало ценится человеческая жизнь, и так открыто попираются самые священные законы. В качестве официального газетного хроникера, мы считаем своей грустной обязанностью констатировать, как следствие такого порядка вещей, смерть одного из наиболее уважаемых наших сограждан, — человека, имя которого известно повсюду, где получается и читается наш «Ежедневник». Распространять славу этого человека и, по мере наших слабых сил, оберегать его имя от клеветы и инсинуаций было всегда нашей радостью и нашим преимуществом. Мы разумеем здесь нашего государя — Юлия Цезаря.

Обстоятельства этого происшествия, насколько их удалось установить нашему специальному репортеру, по разноречивым показаниям свидетелей, были приблизительно таковы: суть дела, конечно, кроется в избирательной борьбе. Девять десятых из всех удивительных мерзостей, покрывающих стыдом наше государство, вытекают из разного рода интриг, зависти и ненависти, обязанных своим существованием именно этим проклятым выборам. Рим мог бы только выиграть, если бы его полицейские органы были избираемы на столетний срок: ибо, по имеющимся у нас сведениям, мы еще ни разу до сих пор не имели возможности избрать какого-нибудь гитцеля [1] без того, чтобы событие это не ознаменовалось избиением около дюжины людей и всеобщей дракой городовых с пьяными бродягами. Утверждают, что, когда недавно подавляющее большинство избирательных голосов на рынке высказалось за господина Цезаря и этому почтенному гражданину была трижды предлагаема корона, то даже и его поразительная скромность, — простиравшаяся настолько, что он трижды отказывался от этой короны, — не могла его оберечь от ворчливой ругани таких людей, как Каска из десятого городского квартала и других наемников отвергнутого кандидата, которые были навербованы, главным образом, из одиннадцатого, тринадцатого и иных пригородных кварталов, и которых слышали разговаривающими иронически и презрительно о поведении господина Цезаря в этом случае. Кроме того, нам лично известны весьма многие из граждан, которые полагают, что они вправе считать убийство Юлия Цезаря за заранее налаженное дело, — старательно подготовленное и аранжированное Марком Брутом с толпой его наемной сволочи и точно выполненное, соответственно намеченной программе. Имеются ли веские основания для такого предположения, мы предоставляем судить самой публике, и просим только, впредь до её приговора, внимательно и бесстрастно прочесть нижеследующее сообщение об этом прискорбном событии.

Сенат был созван на заседание, и Цезарь шел туда по улице со стороны Капитолия, разговаривая с некоторыми из своих личных друзей и сопровождаемый, по обыкновению, большим числом граждан. Поравнявшись с москательной лавкой Демосфена и Фукидида, он мимоходом заметил какому-то господину, который, как думают, был предсказателем, что «мартовские иды уже наступили». Ответ гласил: «Да, они наступили, но еще не прошли!» В эту минуту подошел Артемидор и, справившись у Цезаря, который час, попросил его прочесть какую-то записку или сочинение, или что-то в этом роде, принесенное им с целью ознакомить Цезаря тотчас же с содержанием этого. Но в то же время и господин Деций Брут заговорил о каком-то «всепокорнейшем прошении», которое также просил немедленно прочитать. Артемидор умолял, чтобы внимание было уделено сперва его записке, так как она «для Цезаря лично» имеет особое значение. Последний возразил, что всё, относящееся до него лично, должно быть прочитано им после всего, или что-то подобное; во всяком случае, слова его имели этот именно смысл. Но Артемидор настаивал и заклинал прочесть всё-таки его записку сейчас же [2]. Тем не менее Цезарь отверг ее, отказавшись в то же время читать на улице и какую бы то ни было петицию. Затем он вошел в Капитолий, а толпа последовала за ним. В это время слышали там следующий разговор, который, как мы полагаем, будучи непосредственно сопоставлен с последовавшими за сим событиями, приобретает ужасающее значение. Господин Помилий Лена сказал Георгу В. Кассию (повсеместно известному под именем милого мальчика из третьего городского квартала), негодяю, состоящему на жаловании у оппозиции, что он, Лена, надеется на удачный исход его сегодняшнего предприятия. И когда Кассий спросил: «какого предприятия»? — то он, на минуту прищурив левый глаз, с сардоническим равнодушием ответил: «так Бог велел!» и направится к Цезарю. Марк Брут, который, по подозрению, является коноводом шайки, убившей Цезаря, спросил его, что ему говорил Лена. Кассий рассказал, присовокупив упавшим тоном: «Я боюсь, что наш план открыт».

Брут поручил своему презренному соумышленнику не выпускать из вида Лена, а в следующую за сим минуту Кассий пробрался к тощему и голодному бродяге Каске (который не пользуется у нас хорошей репутацией), побуждая его поспешить, так как он, дескать, боится, что их могут опередить. Затем, видимо очень возбужденный, он вернулся к Бруту и спросил: «Как это должно произойти», причем клялся, что или он или Цезарь сегодня домой не вернутся, иначе он убьет самого себя. В это время Цезарь занимался разговором с некоторыми депутатами «Залесья» касательно предстоящих осенних выборов и, очевидно, не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг него.

Билли Требоний завязал какую-то беседу с Марком Антонием, другом народа и Цезаря, и под тем или иным предлогом отвел его в сторону, а Брут, Деций, Каска, Цинна, Метел, Кимбер и другие из той же шайки презренных, отчаянных головорезов, делающих ныне Рим не безопасным, образовали собою кольцо вокруг обреченного на гибель Цезаря.

Затем Кимбер опустился на колени и стал просить вернуть из ссылки его брата, но Цезарь попрекнул его за недостойную подхалимническую позу и отказался исполнить просьбу. Вслед за Кимбером к Цезарю протеснился сначала Брут, а потом Кассий, так же настаивая на возвращение сосланного Публия. Но Цезарь и им отказал. Он выразился, что ничто не в состоянии его поколебать: раз им принято какое-нибудь решение, он остается при нём неизменно, как северная звезда. И в лестных выражениях он распространился об устойчивости этой звезды и о постоянстве её темперамента. Подтвердив затем сходство их характеров, он указал, что считает себя единственным, вероятно, человеком в стране, который ей именно подобен, и поэтому, раз он имел «твердость» сослать Кимбера, он будет иметь «твердость» оставить его там в ссылке, и вообще, — будь он проклят, — если не сдержит своего слова!

Тогда вдруг Каска воспользовался этим пустяшным поводом для нападения, подскочил к Цезарю и ударил его кинжалом; Цезарь правой рукой схватил его за рукав, а левой — с плеча нанес ему удар в голову, так что злодей, обливаясь кровью, рухнул на пол. Затем, прислонившись спиною к статуе Помпея, он стал в позу боксера, дабы отразить нападающих; Кассий, Кимбер и Цинна бросились на него с обнаженными кинжалами и первому из них удалось нанести ему несколько поранений, но, прежде чем он успел ударить вторично и прежде чем двое других вообще успели нанести удар, Цезарь поверг к своим ногам всех трех злоумышленников несколькими ударами своего могучего кулака.

Сенат в это время находился в неописуемом возбуждении; благодаря давке граждан на хорах, безумно стремившихся выбраться из здания, двери оказались блокированными; сенатские сторожа и помощники дрались с подпольными убийцами; почтенные сенаторы, побросав свои неудобные торжественные мантии, перепрыгивали через скамейки и мчались в дикой сумятице по боковым коридорам, стремясь в комитетскую комнату, в то время, как тысяча голосов кричала: «Караул! По ли-цию!» и притом в самых различных тонах, которые вырывались из этого страшного шума и гама, как завывания ветра из рева бури. А посреди всего этого хаоса, повернувшись спиною к статуе, стоял великий Цезарь, подобно льву, окруженному сворой, и беззащитный, в рукопашную отражал нападающих, с твердым никогда не теряющимся самообладанием, которое он давно уже успел выказать на кровавых полях битвы.

Билли Требоний и Кай Лигорий коснулись его своими кинжалами и упали на землю, отброшенные им точно так же, как и другие их соумышленники. Но когда Цезарь увидел своего старого друга Брута наступающим на него с разбойничьим ножем в руках, он, как утверждают, до глубины сокрушенный болью и удивлением, беспомощно опустив свою непобедимую левую руку, скрыл лицо в складках плаща и принял вероломный удар, не делая даже попытки отстранить руку убийцы. Он воскликнул только: «Et tu, Brute!» и пал мертвым на мраморный пол.

Нам сообщают, что сюртук, который был на покойном во время убийства, — тот самый, который он носил в своей палатке после обеда, когда еще побеждал Нервийцев, и что, когда его сняли с трупа, он оказался прорезанным и проколотым не менее, чем в семи различных местах. Карманы были абсолютно пусты. Сюртук этот будет выставлен во время похоронного обряда, в качестве неопровержимого доказательства факта совершенного убийства. На достоверность последних сообщений можно вполне положиться, так как они получены нами от Марка Антония, особое положение которого ставит его в необходимость знать всё новое, что находится в связи с единственным предметом, затмившим в настоящую минуту всякие другие интересы Рима.

Позднейшие известия. — Пока созывались жюри для осмотра трупа, Марк Антоний и другие друзья покойного Цезаря захватили его останки и вынесли их на форум, где над ними Антоний и Брут произнесли, будто бы, речи и вообще устроили среди народа такой спектакль, что в то время, как печатается настоящее известие, начальник полиции, убежденный в неминуемости восстания, принимает самые экстраординарные меры к охранению безопасности города.

Примечания[править]

  1. Лицо, истребляющее бродячих собак.
  2. Г. Виллиям Шекспир, который был непосредственным свидетелем всего этого несчастного инцидента с начала до конца, намекает, что означенная «записка» заключала в себе уведомление, открывавшее Цезарю о составившемся против его жизни заговоре.


Это произведение находится в общественном достоянии в России.
Произведение было опубликовано (или обнародовано) до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Несмотря на историческую преемственность, юридически Российская Федерация (РСФСР, Советская Россия) не является полным правопреемником Российской империи. См. письмо МВД России от 6.04.2006 № 3/5862, письмо Аппарата Совета Федерации от 10.01.2007.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США, поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.