Перейти к содержанию

Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь XXIX/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Божественная комедія. Адъ — Пѣснь XXIX
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto XXIX. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 239—246.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь XXIX.


[239]Содержаніе. Данте, готовый плакать при видѣ ужаснаго зрѣлища, медлитъ надъ девятымъ рвомъ, замѣтивъ въ числѣ грѣшниковъ тѣнь своего родственника Джери дель Белло; но Виргилій побуждаетъ его торопиться. Затѣмъ они приходятъ къ послѣднему рву осьмаго круга. Въ десятомъ рвѣ, въ зловонномъ воздухѣ, совершается казнь надъ поддѣлывателями всякаго рода — надъ поддѣлывателями металловъ (алхимиками и дѣлателями фальшивой монеты), поддѣлывателями чужихъ рѣчей и личностей: они поражены безчисленными болѣзнями и язвами. Изъ числа алхимиковъ Данте видитъ двоихъ, подпирающихъ одинъ другаго и покрытыхъ струпьями. Одинъ изъ нихъ, Гриффолино, говоритъ о себѣ; другой флорентинецъ Капоккіо порицаетъ Сіенну за легкомысліе и высчитываетъ знаменитыхъ обжоръ этого города.



1 Видъ страшныхъ ранъ и тма тѣней подъ нами
Такъ отравили свѣтъ моихъ очей,
Что былъ готовъ залиться я слезами.

4 Тогда Виргилій: «Что въ душѣ твоей?
Въ кого вперилъ ты взоръ съ такой тревогой
Межь этихъ злыхъ, изрубленныхъ тѣней?

7 У прочихъ рвовъ не медлилъ ты такъ много.
Иль хочешь всѣхъ сосчесть ихъ? не забудь,
Что двадцать миль вкругъ рва идти дорогой.

10 Луна подъ нами ужь свершаетъ путь,
И кратокъ срокъ, намъ данный для обзору;
А намъ еще на многое взглянуть.»

[240]

13 — «Когда бъ ты зналъ, что моему тамъ взору
Представилось,» былъ мой ему отвѣтъ:
«Я бъ не подвергся твоему укору.» —

16 Учитель шелъ и я за нимъ во слѣдъ;
Но я, предъ нимъ желая оправдаться,
Прибавилъ: «Тамъ, въ пещерѣ лютыхъ бѣдъ,

19 Куда на дно глаза мои стремятся,
Мнѣ кровный духъ — и я то слышалъ въявь —
Оплакивалъ грѣхи, что здѣсь казнятся.»

22 А вождь: «Не думай впредь о немъ; направь
Свой умъ къ иному: онъ за злое дѣло
Наказанъ здѣсь, и ты его оставь.

25 Онъ на тебя указывалъ и смѣло
Изъ-подъ моста грозился намъ перстомъ
И называлъ себя Джери дель Белло.

28 Твой взоръ тогда прикованъ былъ на томъ,
Кто защищалъ Готфоръ съ своей дружиной,
И онъ, неузнанъ, прочь пошелъ потомъ.»

[241]

31 И я: «О вождь! насильственной кончиной,
Которой срамъ изъ сродниковъ его
Не отомстилъ доселѣ ни единый, —

34 Разгнѣванъ онъ: конечно, отъ того
Онъ и ушелъ, мнѣ не сказавъ ни слова,
И тѣмъ сильнѣй скорблю я за него.»

37 Такъ говоря, мы шли до рва другаго:
Будь онъ свѣтлѣй, я могъ бы, взоръ вперя,
Въ немъ видѣть дно съ утеса вѣковаго.

40 Когда жъ я былъ у стѣнъ монастыря
Послѣдняго, въ которомъ взоръ мой смѣлый
Зрѣлъ братію подземнаго царя, —

43 Мой слухъ пронзили разныхъ воплей стрѣлы,
Заостренныя жалостью съ концовъ;
Зажавши уши, шелъ я въ тѣ предѣлы.

46 Когда бъ собрать съ сардинскихъ береговъ
Всѣ немощи во дни жаровъ гнетущихъ,
Иль изъ больницъ Вальдикіаны въ ровъ, —

49 Такъ много здѣсь я видѣлъ вопіющихъ,
И смрадъ столь гнусный восходилъ отъ всѣхъ,
Какой исходитъ лишь отъ тѣлъ гніющихъ.

[242]

52 Тутъ мы спустились на послѣдній брегъ
Скалы огромной, все идя на лѣво,
И я яснѣй увидѣлъ въ ямахъ тѣхъ,

55 Какъ праведный служитель Божья гнѣва —
Ужасный судъ — обманщиковъ казнитъ,
Погрязшихъ въ мглу отчаяннаго зѣва.

58 Не думаю, чтобъ былъ печальнѣй видъ
Людей, въ Эгинѣ язвою гнетомыхъ,
Гдѣ до того былъ воздухъ ядовитъ,

61 Что твари всѣ до малыхъ насѣкомыхъ
Погибли вдругъ и, по словамъ пѣвцовъ,
Весь родъ людей съ стадами и скотомь ихъ

64 Зевсъ возродилъ изъ кучи муравьевъ:
Какъ было грустно видѣть въ мракѣ круга
На грудахъ груды страждущихъ духовъ.

67 Кто на груди, кто бокомъ другъ близъ друга,
Кто на спинѣ валялся на земли,
Кто ползъ ползкомъ подъ бременемъ недуга.

70 Мы съ грустью молча шагъ за шагомъ шли
И созерцали сонмъ больныхъ стонавшихъ,
Которые подняться не могли.

[243]

73 Тамъ зрѣлъ я двухъ, другъ друга подпиравшихъ,
Какъ два горшка у печнаго огня,
И струпьями съ главы до ногъ страдавшихъ.

76 Не чиститъ конюхъ щеткою коня,
Чтобъ весть его скорѣе къ господину;
Безсонный такъ не чешется, стеня,

79 Какъ эти два скребли ногтями спину
И съ бѣшенствомъ сдирали струпья съ ней;
Но не могли тѣмъ утолить кручину.

82 И струпья сыпались изъ-подъ ногтей,
Какъ чешую дерутъ со щукъ ножами,
Иль съ рыбъ другихъ съ широкой чешуей.

85 «О ты, скребущій гной съ себя ногтями,»
Такъ одному мой вождь сказалъ тогда:
«И рвущій ими тѣло какъ клещами!

88 Кто изъ Латиновъ, о скажи, сюда
Низринулся? тебѣ жъ да служатъ пальцы
Во вѣкъ вѣковъ для этого труда!»

91 — «Ахъ! оба мы Латины, мы, страдальцы!»
Въ слезахъ, одинъ отвѣтилъ на вопросъ:
«Но кто жъ вы сами, чудные скитальцы?» —

94 И вождь: «Я, духъ, спускаюсь въ царство слезъ,
Чтобъ показать вашъ адъ сему живому,
И съ нимъ иду съ утеса на утесъ.»

97 Тутъ, переставъ служить одинъ другому,
Они, дрожа, взглянули на меня:
До всѣхъ достигла вѣсть подобно грому.

100 Тогда учитель, взоръ ко мнѣ склоня,
Сказалъ: «Бесѣдуй съ ними съ сожалѣньемъ!»
И, какъ желалъ онъ, тотчасъ началъ я:

[244]

103 «Коль ваше имя не должно забвеньемъ
Изгладиться изъ памяти людской,
Но да живетъ въ ней съ каждымъ поколѣньемъ, —

106 Скажите: кто вы? изъ страны какой?
Откройте мнѣ, почто всѣ ваши члены
Истерзаны болѣзнію такой?»

109 — «Я, Аретинецъ, Альберомъ изъ Сьенны»
Сказалъ одинъ: «сожженъ былъ; но тому
Виной не грѣхъ, ведущій въ эти стѣны.

112 Однажды въ шутку я сказалъ ему:
По воздуху умѣю я носиться;
А онъ, дитя по смыслу и уму,

115 Тому искусству вздумалъ поучиться,
И жжечь меня отца онъ убѣдилъ,
Силъ не имѣвъ въ Дедала превратиться.

118 Но въ ровъ меня десятый осудилъ
Миносъ правдивый, потому что свѣту
Я какъ алхимикъ много повредилъ.»

121 «О былъ ли въ мірѣ» я сказалъ поэту:
«Народъ пустѣй Сіеннцевъ? даже имъ
И Франція уступитъ славу эту.»

[245]

124 Тогда другой проказный, внявъ моимъ
Словамъ, прибавилъ: «Исключи лишь Стрикка;
Онъ жить умѣлъ доходомъ небольшимъ;

127 И Никколо, кѣмъ введена гвоздика,
Обжорства роскошь, въ тотъ веселый садъ,
Гдѣ это сѣмя принялось такъ дико,

130 И клубъ, въ которомъ отдалъ на развратъ
Свой виноградникъ съ замкомъ д'Ашіано
И былъ душой веселья Аббальятъ.

133 А хочешь знать, кто такъ съ тобою рьяно
Клянетъ Сіенцевъ, загляни въ провалъ
И разсмотри мой образъ въ мглѣ тумана:

[246]

136 Я тѣнь Капоккьо; въ мірѣ я сплавлялъ
Алхиміей составъ металловъ ковкій,
И вспомни, если ты меня узналъ:

130 Я быль природы обезьяной ловкой.»




Комментаріи.

[239] 9. Въ подлин.: двадцать двѣ мили. Здѣсь Данте въ первый разъ опредѣляетъ размѣръ одной части ада: по этому масштабу можно вычислить съ нѣкоторою вѣроятностью и другіе размѣры Злыхъ-Рвовъ и глубокаго колодезя. Впрочемъ, слишкомъ прозаичны попытки нѣкоторыхъ толкователей-архитекторовъ (Ландино, Манетти, Джіамбуллари, Веллутелло и др.), старавшихся вычислить поэтому и еще другому (Ада XXX, 85—66) размѣру объемъ и величину всего ада.

10. Этимъ опредѣляется полдень 6 Апрѣля, или часа 9 Апрѣля; для [240]29 Марта это положеніе мѣсяца не имѣетъ значенія, ибо въ это число сказанное положеніе мѣсяца приходится 4 или 5 часами позже настоящаго, что несогласно съ Ада XXI, 112. Филалетесъ. — Замѣчательно, что время опредѣляется въ аду всегда положеніемъ мѣсяца, или созвѣздіями зодіака, а не солнцемъ: это потому, что грѣшникамъ въ теченіе ихъ жизни никогда не свѣтила истина (солнце); мѣсяцъ же, согласно съ Ада I, 14 и пр., есть символъ слабаго свѣта человѣческой мудрости. Беръ.

11. Имъ остается только 4 или 6 часовъ такъ, что поэту на все странствованіе по аду данъ только одинъ (астрономическій) день въ 24 часа.

27. Джери дель Белло, братъ Чіоне дельи Алигіери, кровный родственникъ Дантовъ, ибо отецъ его Белло былъ дѣдъ поэта. Онъ былъ алхимикъ и вмѣстѣ съ тѣмъ человѣкъ безпокойнаго характера, за что и былъ убить однимъ изъ Саккетти. Anonimo. По другимъ, онъ былъ только дерзокъ на языкъ и убитъ однимъ изъ фам. Джеремеи.

28. Ада XXVIII, 134 и пр. — Готфоръ (Altaforte), замокъ въ Гасконіи, принадлежавшій Бертраму даль Борніо, гдѣ онъ былъ осажденъ войсками Генриха II.

[241] 31. Спустя 30 лѣтъ, дѣйствительно одинъ изъ родственниковъ Джери, сынъ Мессера Чіоне, отмстилъ его смерть, заколовъ одного изъ Саккетти. Ландино.

36. Данте по видимому раздѣляетъ мнѣніе своихъ современниковъ Италіанцевъ о справедливости мщенія кровь за кровь.

37—39. Поэты стоятъ теперь на высшей точкѣ моста, перекинутаго черезъ десятый ровъ: отсюда всю эту долину, если бы она была свѣтлѣе, можно было бы видѣть до самаго дна.

40. Данте сравниваетъ десятый ровъ съ кельями монастыря.

46—48. Здѣсь разумѣется въ особенности гошпиталь въ Альтопассо, въ Вальдикіанѣ, долинѣ близъ Ареццо, теперь, по словамъ Ампера, плодороднѣйшей и богатѣйшей области Тосканы; во времена Данта тутъ особенно свирѣпствовали перемежающіяся лихорадки. Тоже должно сказать и о берегахъ Сардиніи, гдѣ воздухъ весьма вреденъ для здоровья, особенно въ лѣтнюю пору, tra 'l luglio e'l settembre, какъ сказано въ подлинникѣ. Въ оригиналѣ еще упомянута Маремма, около Сіенны (есть еще Маремма около Рима, Ада XIII, 9 и XXV, 20).

[242] 53. Огромная скала есть утесъ, идущій отъ стѣны восьмаго круга въ видѣ мостовъ черезъ рвы и разбитый только надъ рвомъ лицемѣровъ (Ада XVIII, 14—18).

58—64. Язва, истребившая на остр. Эгинѣ всѣхъ жителей въ царствованіе Эака, сына Юпитера, и баснословное происхожденіе Мирмидоновъ (отъ μύρμηξ) изъ оставшихся вживѣ муравьевъ прекрасно описана у Овидія, Metamor. VII, 118 et seq.

68—69. Тутъ совершается проклятіе, произнесенное Моисеемъ надъ тѣмъ, кто не исполняютъ закона: «Percutiat te Dominus egestate, febri et frigore, ardore et aestu, et aëre corrupto ac rubigine… amentia, et caecitate ac furore mentis… augebit Dominus plagas tuas, et plagas seminis tui, plagas magnas, et perseverantes, infirmitates pessimas et perpetuas.» Vulg. Deuteron. XXVIII. Копишъ.

[243] 85—86. Этими словами дорисовывается картина болѣзни, извѣстной въ патологіи водъ именемъ ichtyosis, люди, одержимые этою болѣзнію, бываютъ покрыты широкими пластинками на подобіе рыбьей чешуи и, страдая невыносимымъ зудомъ, чешутъ и даже до крови рвутъ ногтями тѣло какъ щипцами.

[244] 109. Этотъ грѣшникъ есть алхимикъ Гриффолино изъ Ареццо. Однажды онъ сказалъ глуповатому Альберо, незаконнорожденному сыну епископа сіеннскаго: «Если захочу, могу летать какъ птица.» Альберо просилъ научить его этому искусству Дедала; но узнавъ, что Гриффолино подшутилъ надъ нимъ, предалъ его суду инквизиціи какъ патаринца (весьма распространенной въ то время секты) и заклинателя, за что Гриффолино и былъ сожженъ на кострѣ. Anonimo.

121—125. «Всему міру извѣстно, что нѣтъ народа суетнѣе Французовъ: они изобрѣтатели пустыхъ и разорительныхъ модъ по суетности своего характера и недостатку въ постоянствѣ и добродѣтели. Потому-то поэтъ и сравниваетъ Сіеннцевъ съ Французами: ибо Polycrates говоритъ, что первые произошли отъ послѣднихъ и что Сіенна построена Французами; вотъ и причина почему Сіеннцы похожи на Французовъ.» Боккаччіо.

[245] 125. Очевидно иронія. Стрикка, о которомъ ничего неизвѣстно, былъ вѣроятно членомъ знаменитаго сіеннскаго клуба гастрономовъ, о которомъ будетъ сказано ниже (ст. 130).

127—129. Никколо де Буонсеньори, сіеннецъ, ввелъ въ обыкновеніе жарить фазановъ на угольяхъ гвоздики: способъ этотъ назывался богатымъ обычаемъ (la costuma ricca). Кромѣ того, въ Сіеннѣ введены были и другія весьма разорительныя блюда, почему Данте и называетъ этотъ городъ веселымъ садомъ. Бенвенуто да Имола.

130. Двѣнадцать молодыхъ сіеннцевъ, сложившись по 18,000 флориновъ, купили дворецъ, въ которомъ каждый изъ нихъ имѣлъ роскошные покои и гдѣ они два раза въ мѣсяцъ задавали пиры, и притомъ такъ, что всегда накрывались три стола: одинъ столъ со всею посудою и блюдами выкидывали за окно, за вторымъ они пировали, за третьимъ мыли руки. Въ 10 мѣсяцевъ они промотались до того, что нѣкоторые изъ нихъ умерли въ гошпиталѣ. Бенвенуто да Имола. — До сихъ поръ сохранилась цѣпь сонетовъ, обращенная вѣроятно къ этому клубу: поэтъ придумываетъ для каждаго мѣсяца особое удовольствіе и упоминаетъ о Никколо, вѣроятно Буонсеньори:

In questo regno Nicolo corono,
Perch' egl' è fior della città Siennese.
Филалетесъ.

131. Каччіа д'Ашіано промоталъ въ этомъ клубѣ свои богатые сады и замокъ.

132. Аббадьято былъ вѣроятно душою этого общества.

[246] 136. Капоккіо, флорентинецъ, или, по другимъ, сіеннецъ, согласно съ преданіемъ, изучалъ вмѣстѣ съ Дантомъ натуральную философію, что очень вѣроятно, ибо онъ узнаетъ поэта. Онъ занимался тоже алхиміей, поддѣлывалъ металлы и за то былъ сожженъ въ Сіеннѣ: потому-то такъ и нападаетъ онъ съ поэтомъ на Сіеннцевъ.