Перейти к содержанию

Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь XXV/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Божественная комедія. Адъ — Пѣснь XXV
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto XXV. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 202—209.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь XXV.


[202]Содержаніе. Пока Ванни Фуччи страшно богохульствуетъ, на него кидаются змѣи: одна стягиваетъ ему шею, другая скручиваетъ руки. Онъ бѣжитъ, преслѣдуемый кентавромъ Какусомъ, на спинѣ котораго распростертъ драконъ огнедышущій. Между тѣмъ передъ Дантомъ возстаютъ три другія тѣни: Аньело, Буозо и Пуччіо Шіанкато. Тѣнь перваго сливается съ шестиногимъ дракономъ, внутри котораго обитаетъ душа Чіанфы, и оба превращаются въ одно страшное чудовище. Вторая тѣнь уязвляется черною змѣею, въ коей поселенъ духъ грѣшника Кавальканте: тогда передъ глазами Данта совершается дивно-страшное событіе — человѣкъ превращается въ змѣю, змѣя въ человѣка. Третья тѣнь, Шіанкато, только одва остается непревращенною.



1 При сихъ словахъ, поднявши обѣ руки,
Шиши просунулъ межъ перстовъ злодѣй
И проклиналъ весь адъ и адски муки.

4 Но тутъ змѣя — съ тѣхъ поръ люблю я змѣй! —
Ему стянула будто петлей шею,
Какъ бы сказавши: продолжать не смѣй!

7 Другая, кинувшись на грудь злодѣю,
Такъ сжала руки, такъ впилась въ него,
Что двинуть онъ не могъ рукой своею.

10 Пистойя! о Пистойя! для чего
Не обратишься въ пепелъ, коль порокомъ
Ты превзошла и предка своего?

[203]

13 Я не встрѣчалъ во всемъ аду глубокомъ
Нигдѣ столь дерзкихъ предъ Творцомъ тѣней;
Не такъ былъ гордъ у Ѳивъ сраженный рокомъ!

16 Онъ въ ужасѣ помчался безъ рѣчей.
И виделъ я: Кентавръ разсвирѣпѣлый
Бѣжалъ, крича: «Гдѣ дерзкій? гдѣ злодѣй?»

19 Не думаю, чтобъ столько змѣй шипѣло
Въ Мареммѣ, сколько онъ въ хребтѣ носилъ
До плечь, гдѣ наше начиналось тѣло.

22 На раменахъ его, вцѣпившись въ тылъ,
Лежалъ драконъ съ разверстыми крылами
И полымемъ встрѣчавшихся палилъ.

25 И вождь сказалъ: «Вотъ Какусъ передъ нами!
Подъ камнями у Авентинскихъ горъ
Какъ часто кровь онъ проливалъ рѣками!

[204]

28 Къ своимъ онъ братьямъ не причтенъ въ соборѣ,
За тѣмъ что тамъ, въ сосѣдствѣ, свелъ изъ вида
Большое стадо какъ искусный воръ.

31 За то издохъ подъ булавой Алкида,
Который, вѣрь мнѣ, сто ударовъ далъ,
Хоть десятью отмстилася обида.»

34 Онъ говорилъ; межъ тѣмъ Кентавръ бѣжалъ.
Тогда предстали намъ три тѣни новы;
Но ихъ ни я ни вождь не замѣчалъ,

37 Пока онѣ не закричали: «Кто вы?»
И потому, разсказъ прервавши свой,
Внимать словамъ ихъ были мы готовы.

40 Я ихъ не зналъ; однакожь, какъ порой
Случается, случилось въ эту пору,
Что однаго изъ нихъ назвалъ другой,

43 Сказавъ: «Чіанфа, гдѣ ты скрылся въ нору?»
А потому я перстъ прижалъ къ губамъ,
Чтобъ вождь прислушался къ ихъ разговору.

46 Читатель! если ты моимъ словамъ
Не вдругъ повѣришь, не дивлюсь: очами
Все видѣлъ я, но имъ не вѣрю самъ!

49 Гляжу на нихъ съ поднятыми бровями:
Вдругъ бросился на однаго изъ трехъ,
И сросся съ нимъ драконъ съ шестью ногами.

[205]

52 Животъ облапивъ средней парой ногъ,
Переднія онъ на руки накинулъ
И, въ щеки впившись, на него налегъ;

55 Потомъ по бедрамъ заднія раздвинулъ
И, между ногъ огромный хвостъ продѣвъ,
По чресламъ сзади вверхъ его закинулъ.

58 Такъ плотно плющъ не вьется вкругъ деревъ,
Какъ вкругъ души ужасный гадъ обвился
И наконецъ, вполнѣ разсвирѣпѣвъ,

61 Какъ съ воскомъ воскъ, съ ней членами слѣпился,
И ихъ цвѣта въ одинъ смѣшались цвѣтъ:
Тогда ихъ видъ внезапно измѣнился.

64 Такъ предъ огнемъ ложится темный слѣдъ
Въ папирусѣ, гдѣ чернаго нѣтъ цвѣта,
Но между тѣмъ и бѣлаго ужь нѣтъ.

67 На нихъ глядятъ другіе два клеврета,
Крича: «Аньель! какъ измѣнился ты!
Ты не одинъ теперь, ни два предмета!»

70 Двѣ головы уже въ одну слиты;
Два призрака въ одинъ преобразились;
Въ одномъ лицѣ исчезли двухъ черты.

73 Изъ четырехъ двѣ лапы появились;
Животъ и грудь и бедра и глава
Въ неслыханные члены превратились.

[206]

76 Ужь видъ ихъ былъ не тотъ, что былъ сперва:
И вотъ явился страшный образъ взору,
И образъ тотъ былъ ни одинъ, ни два. —

79 Какъ въ знойный день, въ каникульную пору,
Намъ прерываетъ ящерица путь,
Какъ молнія съ забора мчась къ забору:

82 Такъ бросился къ двумъ грѣшникамъ на грудь
Змѣй огненный, съ хвостомъ чернѣе перца,
Столь яростный, что страшно и взглянуть.

85 И тамъ, гдѣ мы кровь матерняго сердца
Впервые пьемъ, пронзилъ онъ однаго
И, протянувшись, палъ къ ногамъ лжевѣрца.

88 Пронзенный зритъ злодѣя своего
И, недвижимъ, безмолствуя, зѣваетъ,
Какъ если бъ знобъ, иль сонъ томилъ его.

91 Онъ на змѣю, та на него взираетъ;
Онъ раною, она дымится ртомъ,
И черный дымъ, сшибаясь, ихъ скрываетъ.

94 Молчи теперь и ты, Луканъ, о томъ,
Какъ былъ сожженъ Сабелъ змѣей-медузой,
И выслушай, что видѣлъ я потомъ.

[207]

97 Молчи, Назонъ, о Кадмѣ съ Аретузой:
Пусть онъ въ змѣю, она въ живой потокъ
Превращены твоей волшебной музой;

100 Но измѣнить ты никогда бъ не могъ
Такъ двухъ существъ, чтобъ оба превратились
Одно въ другое съ головы до ногъ! —

103 Змѣя и духъ такъ видомъ обмѣнились,
Что хвостъ у ней разсѣкся, раздвоясь;
А у него стопы соединились.

106 И голени, между собой сліясь,
Сраслися такъ, что вскорѣ не имѣла
Ужь и слѣдовъ сліянныхъ членовъ связь.

109 Двурогій хвостъ сталъ тою частью тѣла,
Что скрылась тамъ, и кожа у змѣи
Смягчалася, а у него твердѣла.

112 Я зрѣлъ, какъ руки прятались въ свои
Плеча; на сколько жъ руки уменьшались,
На столько лапы у нея расли.

115 ………………………………………………………
………………………………………………………
………………………………………………………

118 Пока ихъ дымъ въ цвѣтъ новый облекалъ,
Пока драконъ власами покрывался,
А раненый ихъ съ головы ронялъ, —

121 Одинъ возсталъ, другой же пресмыкался,
Другъ съ друга страшныхъ не сводя очей,
Отъ коихъ въ каждомъ образъ измѣнялся.

[208]

124 Къ вискамъ надвинулъ ликъ возставшій змѣй;
А изъ того, что здѣсь излишнимъ стало,
Явились уши сзади челюстей;

127 И что назадъ съ лица не убѣжало,
Слилося въ носъ и, рядъ покрывъ зубовъ,
Раздулось въ губы, сколько надлежало.

130 У падшаго вытягивался клёвъ;
Ужь слѣдъ ушей въ его главѣ сокрылся,
Какъ прячутся рога у слизняковъ.

133 Языкъ, сперва столь дерзкій раздвоился;
А у змѣи двойное лезвее
Слилось въ языкъ и — дымъ остановился.

136 Душа, пріявъ иное бытіе,
Какъ гадъ шипящій, уползла въ долину;
А тотъ съ проклятьемъ плюнулъ на нее.

139 И, новую къ ней обративши спину,
Сказалъ: «Пусть тамъ, гдѣ ползалъ я сперва,
Ползетъ Буозо въ адскую пучину.» —

142 Такъ превращался рой седьмаго рва
Изъ вида въ видъ, и мнѣ да извинится,
Что ясностью не блещутъ здѣсь слова.

145 Хоть было тутъ чему очамъ дивиться,
Хотя мой умъ отъ страха изнемогъ:
Все жъ не могли три тѣни такъ укрыться,

148 Чтобъ распознать я Пуччіо не могъ:
Изъ трехъ тѣней, подвластныхъ чудной силѣ,
Лишь онъ одинъ свой образъ уберегъ;

[209]

151 Другой оплаканъ былъ тобой, Гавилле!




Комментаріи.

[202] 2. Шишъfico — жестъ самый обидный въ Италіи. Sozomenes, въ своей Исторіи Пистойи, разсказываетъ, что однажды Пистойцы, въ обиду Флорентинцамъ, поставили при Карминьяно столбы съ изображеніемъ руки, указывающей на Флоренцію и имѣвшей большой палецъ просунутый между указательнымъ и среднимъ, и прибавляетъ: Nam vulgus vocat eas ficas. Филалетесъ.

4. Съ этого времени Данте, вмѣсто отврщенія къ змѣямъ, почувствовалъ уваженіе, видя, какъ онѣ наказали богохулителя.

10—12. Мы выше видѣли (Ада XXIV, 143 примѣч.), что ожесточеніе [203] партій достигло въ Пистойѣ высшей степени; ст. 12 намекаетъ но видимому на предковъ Пистойцевъ, ибо городъ съ издавна много терпѣлъ отъ междоусобій; или, можетъ быть, на тотъ остатокъ разсѣяннаго войска Катилины, который, по разбитіи возмутителей, поселился въ Писторіумѣ (лат. Pistojas) и состоялъ изъ самой безнравственной сволочи. Каннегиссеръ.

15 Капаней (Ада XIV, 63 и прим.).

20. Маремма (Ада XIII).

24. Тати вѣчно бѣгутъ какъ содомиты и трусы (Ада XV, 37 и III, 52 и д.), а потому каждый останавливающійся наказуется Какусомъ какъ сопротивникъ волѣ Божіей. Теперь онъ гонится за Ванни Фуччи.

25—27. Какусъ, сынъ Вулкановъ, жившій въ пещерѣ подъ Авентинскимъ холмомъ около Рима и занимавшійся разбоемъ, похитилъ четыре пары воловъ у Геркулеса, когда этотъ, отнявъ стада у Геріона (Ада XVII, 1 и пр.), прогонялъ ихъ по Италіи. Для того, чтобы скрыть свое похищеніе, Какусъ прибѣгнулъ къ хитрости: втащилъ воловъ въ свою пещеру за хвостъ съ тою цѣлію, чтобы направленіе слѣдовъ похищенныхъ животныхъ обмануло Геркулеса; но быки ревомъ своимъ открыли Геркулесу похителя, который за то и погибъ подъ его булавою. Данте придалъ этому разбойнику видъ Кентавра, вѣроятно не понявъ выраженія Виргиліева: semihomo; огнедышущаго же дракона онъ вѣроятно помѣстилъ на плеча Какуса потому, что Виргилій придаетъ ему способность извергать изъ себя пламя и дымъ (atros vomens ore ignus): извергая изъ себя черный дымъ, онъ затемнялъ свою пещеру. — Какусъ, символъ [204]татьбы, а вмѣстѣ съ тѣмъ и символъ казни татей, подобно Церберу, Минотавру и др., за эту хитрую кражу, отдѣленъ отъ прочихъ Кентавровъ, помѣщенныхъ въ первомъ отдѣлѣ седьмаго круга (Ада XII, 56).

32—33. Прекрасная картина гнѣва: Геркулесъ, символъ силы, такъ разгнѣванъ хитростію, что въ ярости еще наносить удары, хотя похитель погибъ уже отъ первыхъ ударовъ. Копишъ.

43—50. Чіанфа Донати (по др. Абати), изъ партіи Черныхъ, превращенъ уже въ шестиногаго дракона (см. ниже ст. 50). Спрашывающій о немъ — Флорентинецъ Аньелло или Анджелло Брунелески. Вѣроятно, они дѣлились кражею при жизни: по этой причинѣ они теперь сливаютъ свою послѣднюю [205]принадлежность — наружный образъ — въ одно цѣлое, въ такое чудовище, что не одинъ изъ нихъ не знаетъ, что кому принадлежитъ. Оба были Флорентинцы, изъ партіи Гведьфовъ (Черныхъ); болѣе о нихъ ничего неизвѣстно. Копишъ.

64—66. По словамъ Піеръ Крешенціо, современника Дантова, въ средніе вѣка нерѣдко употребляли для свѣтиленъ въ лампадахъ и свѣчахъ волокна папируса (papyrus), особеннаго тростника, изъ котораго древніе приготовляли бумагу. Даніелло полагаетъ, что Данте употребилъ здѣсь галлицисмъ, сказавъ papiro (papier) вмѣсто carta; но это едва ли справедливо, потому что во времена Данта еще не приготовлялась наша бумага изъ тряпья.

[206] 79—81. Къ числу многочисленныхъ сравненій, вѣрно схваченныхъ Дантомъ съ природы, принадлежитъ безъ сомнѣнія и это уподобленіе. Красивое животное, о которомъ здѣсь говорится и коего быстрыя, какъ молніи, движенія въ жаркіе лѣтніе мѣсяцы вѣроятно памятны каждому, бывавшему лѣтомъ въ Италіи, есть обыкновенная ящерица, Lacerta agilis L. Она живетъ подъ камнями у стѣнъ и заборовъ и, согрѣтая солнцемъ, съ поразительною быстротою кидается за жучками и др. насѣкомыми, которыми питается. Едва ли можно изобразить короче и живописнѣе движенія этого животнаго, чѣмъ въ этихъ стихахъ. Филалетесъ.

84—85. Т. е. въ томъ мѣстѣ, гдѣ зародышъ въ утробѣ матери получаетъ кровь черезъ пуповину.

94—96. Луканъ въ своей Фарсаліи (IX, 763—804) повѣствуетъ, что во время похода Катона младшаго (Ада XIV, 15 и прим.) одинъ солдатъ изъ [207] его войска, по имени Сабелъ, былъ уязвленъ змѣею, по прозванію seps и тутъ же отъ внутренняго жара разсыпался пепломъ. Въ подлинникѣ упоминается и о другомъ солдатѣ, Нассидіѣ, который, по словамъ того же поэта, былъ ужаленъ въ то же время змѣею prester, и распухъ до того, что на немъ лопнули желѣзныя латы.

97—99. О превращеніи Кадма въ дракона см. Ovid. Metamph. VI, 563—602; о превращени Аретузы въ ручей V, 572.

[208] 141. Буозо (Буоссо) де' Донати (по Петру Данте, дельи Аббати).

149. Эти три тѣни суть Аньелло Брунелески, Буозо Донати и Пуччіо Шіанкато де' Галигаи; драконъ съ шестью ногами — Чіанфа Донати или Абати (ст. 47—50), черная змѣя — Франческо или Гвельфо Гверчіо Кавальканте: этотъ послѣдній, принявшій теперь видъ человѣка и передавшій свою змѣиную [209] натуру Буозо Донати, быль умерщвленъ жителями мѣстечка Гавилле, въ Валь д' Арно ди Сопра; родственники убитаго страшно отмстили за него жителямъ этого города, почему и сказано, что овъ былъ оплаканъ Гавилле. Вообще о всѣхъ этихъ пяти Флорентинцахъ мы имѣемъ мало свѣденій; извѣстно только, что двое изъ нихъ: Чіанфа Донати и Брунелески были Черные, а Буозо Абати и Кавальканте — Бѣлые.