Розанов Василий Васильевич. Собрание сочинений. Когда начальство ушло…
М.: Республика, 1997.
БУДЬТЕ СПРАВЕДЛИВЫ[править]
Кн. Мещерский резко спросил в «Гражданине»: отчего митрополит с.-петербургский Антоний не появился 9 января среди рабочих на площади Зимнего дворца, чтобы успокоить их, сказать им вразумительное слово? Секретарь митрополита, или, раскрыв скобки, сам митрополит через секретаря своего ответил: «В сферу политических и социальных движений духовную власть никто не считает нужным посвящать. Поэтому пастырского слова владыки к рабочим не могло и быть. Во всяком общественном движении надо быть вполне осведомленным, чтобы вовремя явиться, где нужно, и сказать то, что следует».
На площадь Зимнего дворца 9 января должен и мог бы выехать или выйти, для увещания рабочих и приведения им соответствующих текстов «от Писания» и вообще, чтобы они послушались «голоса матери своей св. Церкви», обер-прокурор Святейшего Синода или, за его престарелостью, товарищ обер-прокурора, неутомимо деятельный и привыкший произносить «слово» В. К. Саблер. При чем тут митрополит? Он призван «литургисать», т. е. стоять на подобающем месте в подобающий день и час в Исаакиевском соборе, в торжественных одеяниях, и произнося, на память или по книжке, торжественные слова. Больше ни к чему он не призван, ничего ему не дано, и за всякий иной шаг, — а уж особенно в среду рабочих!!! — он мог получить «неприятность по службе», если и не с «занесением в формулярный список», то в виде шепота, нисколько не менее грозного, или даже потому особенно грозного, что он произносится наедине, и за митрополита решительно некому было бы заступиться. Чтобы действовать, надо иметь привычку действовать, надо иметь обычай действовать. По непроторенным дорожкам ноженьки не ходят. «Привычки» же и «обычая» иного, чем чтобы их возили в каретах в «подобающее место» и там они произносили «подобающие слова», — митрополиты, как, впрочем, и все наше духовенство, не имеют.
9 января, да и вообще все последние события заставили нас очнуться и спросить: «Где же духовная власть?» (не в строгом, а моральном смысле), «где священнический авторитет», «где пастырское слово?» Но «пастырское слово», насколько оно выражается не в «очередной проповеди» (которой никто не слушает), — находится в пяти изданиях известного «Московского сборника». Вот это и есть «пастырское слово» для России. Совершенно основательно взялся произнести «пастырское слово» по всем необозримым вопросам общественной и политической жизни, русской и мировой, К. П. Победоносцев: а бесчисленные духовные писатели в бесчисленных духовных журнальцах цитируют эту книжку «паче Златоуста», и, уж понятно, в общественных и политических областях золотые слова этой книги для всего духовного сословия суть «яко писание» и даже «яко Писание». По проторенной дорожке ноженьки сами идут. Уже давно слагалось так, а к нашим временам окончательно сложилось, что духовный пастырь смиренных овец русских есть, конечно, обер-прокурор Св. Синода: у него горлышко широкое, голосок золотой, ноженьки неустанные, рученьки непокладистые. А митрополиты и епископы, коих он призывает в «подручные» себе и поручает им третьестепенные дела, какую-нибудь формальную рухлядь текущих будничных дел, не имеют решительно никакой инициативы в речи или в деле. Нарекания посему на них так же несправедливы, как если бы кто-нибудь спросил: «А почему иконы, стоящие в переднем углу избы, не тушили пожара, когда изба горела?» Странный вопрос. Иконы не для того сделаны, чтобы ими тушить пожар. На них молятся. И духовенство наше сделано для того, чтобы на них «взирал» народ, — тоже с «подобающими чувствами» и в «подобающих случаях». После «взирання» — «иконы» задергиваются шелковой занавесью, стоя «в уголку»; не видные, безмолвные. Кто хочет — «помолись на передний угол». Не хочет — и так обойдется.
— Почему духовник государей и также протопресвитер военного и морского ведомства (судя по книге «История обер-прокуроров Святейшего Синода», написанной проф. Благовидовым) в XVIII веке бывали непременными членами Святейшего Синода, а теперь исключены из состава синодальных членов? — спросил я одного авторитетного чиновника, служащего при Святейшем Синоде.
— Из лиц этих одно близко к Государю, а другое бывает в гражданском обществе. Их речи о положении духовных дел, в качестве разъяснения или совета, могли бы составить неудобство для обер-прокурорской власти. Посему было отыскано какое-то мелочное и никому в голову не приходившее ранее правило из истории византийской церкви. И хотя Афанасий Великий, обличитель Ария на вселенском соборе, был пресвитер, хотя вообще множество священников присутствовало на вселенских соборах, — однако обер-прокурор, воспользовавшись каким-то правилом, доложил Государю о «непозволительности по такому-то правилу пресвитеру участвовать в духовных делах», и с тех пор белое священство исключено было из Синода. С монахами ему удобнее, ибо кроме четырех стен своей кельи монах никого не видит. Это или младенцы неопытные, которых обер-прокурор, как нянька, несет куда надо, или запуганные страшной возможностью быть посланными «на лоно» (в отставку) служилые люди, которые повинуются во всем.
Таким образом обер-прокурор исполняет роль няни. Она кормит, обувает, одевает младенцев. Все от нее зависит, — и не дать молочка. А молочка всем хочется. Помнится всем Скублинская. Зеленые огоньки появляются в глазах у доброй няни, когда «дитя беспокойно». «Дети» обыкновенно бывают спокойны. И вот теперь их спрашивают:
— А отчего ты, дитя, не возговорило зычным голосом, как Святогор-богатырь, как Илья, как Самсон?..
Безмолвие. Даже внятно и выразить оно не может: «почему». Страшная няня, добрая няня, стоит в углу. Дитя беспомощно поводит глазками на нее и — молчит.
1905 г.
КОММЕНТАРИИ[править]
Снято с набора в «Новом времени» в 1905 г.
С. 33. «Московский сборник» — пятое издание книги К. П. Победоносцева, о котором идет речь, вышло в Москве в 1901 г. В нее вошли произведения Победоносцева, С. А. Рачинского, Томаса Карлейля и др.