Перейти к содержанию

Вечный жид (Шубарт; Михайлов)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Вечный жид
автор Кристиан Фридрих Даниель Шубарт (1739—1791), пер. М. Л. Михайлов (1829—1865)
Оригинал: нем. Der ewige Jude («Aus einem finstern Geklüfte Karmels…»), опубл.: 1791. — Перевод созд.: 1862—1865, опубл: 1880[1]. Источник: az.lib.ru со ссылкой на книгу Михайлов М. Л. Сочинения в трёх томах / Под общей редакцией Б. П. Козьмина — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. — Т. 1. — С. 404—408.

Вечный жид


Из темного ущелия Кармила
На солнце выполз Агасвер. Другое
Тысячелетье шло к концу с тех пор,
Как он бродил, бичуемый тревогой,
По всем странам. — Когда, идя на казнь,
Христос под крестной ношею склонился
И отдохнуть у двери Агасвера
На миг остановился, Агасвер
Его сурово оттолкнул, — и дальше
Пошел Христос и пал под тяжкой ношей
Без слова, без стенанья. Тут предстал
Пред Агасвера грозный ангел Смерти
И с гневным взглядом молвил: «Отдохнуть
Ты сыну человеческому не дал;
Не знай же сам ты отдыха отныне,
Бесчеловечный, до его второго
Пришествия!»
И черный адский демон
Гнал Агасвера из страны в страну, —
И не было гонимому ни сладкой
Надежды умереть, ни утешенья
Найти успокоение в могиле.

Из темного ущелия Кармила
На солнце вышел Агасвер. С лица
И с бороды стряхнул он пыль; из груды
Костей, нагроможденных тут, взял череп
И по горе метнул его с размаха.
Запрыгал череп, зазвенел о камни —
И разлетелся вдребезги. «То был
Отец мой!» — Агасвер проскрежетал.
Еще схватил он череп — и еще…
Семь черепов, кружася, покатились
С утеса на утес. «А это — это… —
Он восклицал с налившимися кровью
Безумными глазами, — это были
Мои все жены!» Черепа катились…
Еще… Еще… «А это — это были
Мои все дети! — скрежетал несчастный. —
И умерли! Они могли… а я,
Отверженный, я не могу! нет смерти!
Грознейший суд мучительнейшей карой
Навеки надо мной отяготел.

И пал Ерусалим. Я с лютой злобой
Смотрел, как мрут другие, — и кидался
В объятья пламени, и ярой бранью
Дразнил меч римлян. Грозное проклятье
Меня как бронь хранило: я не умер!

И рухнул Рим, всесветный исполин.
Я голову и грудь свою подставил.
Он рухнул и меня не раздавил.
Передо мною нации рождались
И умирали; я же оставался,
Не умирал! С вершин, одетых в тучи,
Кидался я в пучину; но прилив
Меня волною выносил на сушу,
И жгучий яд существованья снова
Меня палил. К запекшемуся зеву
Волкана я взобрался. Я скатился
В его утробу. Там стонал и выл
Я десять месяцев в чаду и мраке;
Ногтями рыл курящееся устье…
И огненная матка разродилась
Потоком лавы, и меня опять
Из пламенного выкинула зева,
И в пепле шевельнулся я — живой!

В горящий лес я бросился. Я бегал,
Беснуясь, средь пылающих деревьев.
С волос своих они меня кропили
Огнем, — и пухло тело у меня,
И ныла кость. Но не сгорел я! жив!

И ринулся я в дикий пыл войны.
В грозе кровавых битв с врагом сходился
Лицом к лицу. Ругательством поносным
Я разжигал и галла и германца;
Но от меня отскакивали стрелы,
Обламывались копья об меня.
Об череп мой в осколки разлетались
Кривые сабли сарацинов. Пули

В меня летели градом — как горох
В железный панцирь. Молнии сраженья,
Змеясь, мне опоясывали тело,
И — как утес, зубчатою вершиной
Поднявшийся за тучи, — оставался
Я невредим. Напрасно слон меня
Топтал; напрасно конь своим железным
Копытом бил, дыбясь средь ярой сечи! —
Пороховой подземный взрыв меня
Высоко взбросил; оглушенный, тяжко
Упал на землю я — и очутился
Средь изможженных трупов, весь обрызган
Их кровью, мозгом, — жив и невредим!

На мне ломались молот и топор;
У палачей мертвели руки; зубы
У тигров притуплялись. В цирке лев
Голодный растерзать меня не мог.
Я подползал к норе гремучих змей;
Кровавый гребень щекотал дракону.
И жало змей меня не заражало;
Терзал и грыз дракон, не умерщвляя.

И я пошел плевать хулой и бранью
В лицо тиранам. Говорил Нерону:
«Ты пес! ты кровопийца!» Христиерну
Я говорил: «Ты пес! ты кровопийца!»
Мулею Измаилу говорил:
«Ты пес! ты кровопийца!» И тираны
Мне злейшие придумывали пытки
И казни… Но меня не умертвили.

О, ужас! умереть не мочь! покоя
Не мочь найти, томясь и изнывая!
И все влачить иссохшее, как труп,
И тлением пропахнувшее тело!
Столетья и тысячелетья — видеть
Перед собой зияющую пасть
Чудовища _Одно и тоже_! видеть,
Как Время, в ненасытном любодействе
И в вечном голоде детей рождает
Иль пожирает! Умереть не мочь!
О беспощадный мститель! есть ли казнь
Грознейшая в твоей всевластной воле?
Казни меня, казни меня ты ею!
О, если б пасть от одного удара
И с этой выси покатиться вниз,
И у подошвы горной растянуться,
И, вздрогнув, — прохрипеть и умереть!"

И Агасвер шатнулся: смутный гул
Ему наполнил уши; тьма покрыла
Горячие зеницы. — Светлый ангел
Взял на руки его и снес в ущелье,
И там сложил и молвил: «Агасвер!
Спи мирным сном! Не вечен божий гнев».




Примечания

Печатается по автографу (ИРЛИ). В основе эпического отрывка Шубарта «Вечный жид» лежит библейская легенда о еврее, отказавшемся помочь Христу нести к месту казни крест и обреченном за это на бессмертие. М. Горький писал об этой легенде, что она «искусно соединяет в себе и заветную мечту человека о бессмертии и страх бессмертия, вызываемый тяжкими мучениями жизни… На тему о странствованиях Агасфера создано множество романов и поэм, причем некоторые из них изображают в лице Агасфера… вообще человечество, бессмертное, на протяжении тысячелетий идущее к какой-то неведомей цели сквозь великие страдания» (М. Горький, [Легенда об Агасфере], Несобранные литературно-критические статьи, М. 1941, стр. 302).

  1. Впервые — в журнале «Дело», 1880, № 11, с. 37—40.