Василий Львович Пушкин
Капитан Храбров
----------------------------------------------------------------------------
Русская романтическая поэма.
М., Правда, 1985
----------------------------------------------------------------------------
Глава 1
Большой саратовской дорогой,
В кибитке низенькой, убогой,
На родину тащился я,
В село, где в домике смиренном
Жила старушка мать моя,
И с сердцем, часто сокрушенным,
Воспоминала обо мне.
Семь лет я не был в той стране,
Семь лет с родимой я расстался,
В походах и сраженьях был,
Чин капитана получил
И орденами украшался.
Хотел бы я, романтик новый,
Осенний вечер описать
И тоном жалостным сказать,
Как ветер бушевал суровый,
Как с неба дождь ушатом лил,
Как в бурке я дрожал косматой;
Но Аполлон замысловатый,
Увы! меня не наградил
Талантом Байронов чудесных,
И на Руси теперь известных.
Подъехал мой ямщик к реке,
И вот паром. Там вдалеке,
Я вижу, огонек мелькает;
"Скорей, - я закричал, - друзья!
Ночлег нас добрый ожидает:
Я вас согрею и себя".
Старик с плешивой головою,
С седою длинной бородою
Стоит на берегу другом
И нас встречает с фонарем;
А дождь всё льет, и с мокрым снегом.
Слуга мой верный Еремей
В шинели фризовой своей
В дом к старику пустился бегом,
А я за ним, старик за мной;
Ночлегу рад я всей душой.
Мы входим в горницу. На лавке
Старуха сгорбившись сидит,
Лучинка перед ней горит;
В ногах ее мальчишка в шапке
Играет с кошкою своей.
"Старушка добрая, здорово!
Согрей нам чайник поскорей!"
- "Сейчас, бояре! Всё готово!"
И самовар уже кипит,
Ром на столе, я согреваюсь;
Хозяин пристально глядит,
Как я ко сну приготовляюсь.
Мой добрый спутник Еремей
Давно храпит: он спать охотник.
Старик, старуха и работник -
Все вышли вон. Сверчок-злодей
Мне скучным криком спать мешает,
Огарок сальный догорает;
Но как заснуть? Там сотни крыс
Возиться, кажется, сошлись.
Я вдруг вскочил от нетерпенья,
Пошел убежища искать;
В сенях чулан и там кровать:
Вот место для отдохновенья.
Я лег - и слышу разговор:
У старика с женою спор.
"Что мешкаешь? Ступай скорее!
Приезжие сном крепким спят".
- "К рассвету наши прилетят:
Их подожду! Тогда смелее
К концу мы дело приведем;
Пощады нет! Мы их убьем!"
- "А где ж ямщик?" - "Он связан мною
И пьяный н_а_ сене лежит".
- "Ну, как всё кончится бедою?"
- "Ни слова боле! Я сердит
И проучить тебя умею".
- "Я, Климыч, за тебя робею".
Умолкли. Я тихонько встал,
Кинжал и пистолеты взял;
Сонливый мой слуга проснулся,
Пошли мы ямщика будить:
Насилу наш бедняк очнулся.
"Послушай, нас хотят убить:
Мы у разбойников. Скорее
Коней в кибитку запрягай;
Прочь - колокольчик! Не зевай!
Спасемся ночью мы вернее".
Готова тройка. Мы с большим
Трудом ворота отворили;
Бежит старик, работник с ним.
"Вы нас, - кричат, - не ускорили!
Мы здесь. Трудненько вам спастись!
Смотри же, барин, берегись!"
Батрак за повода хватает,
Хозяин с топором в руках.
Занес его!.. Откинув страх,
Я выстрелил: он упадает.
Мы ускакали. Провиденье
Избавило от смерти нас!
Вот видим солнца восхожденье:
Настал приятный утра час;
Утихла буря; стадо в поле
Шагами тихими идет,
Пастух играет; дождь не льет.
Хоть птичек хор не слышен боле,
Хоть лист желтеет и летит,
Но божий мир всегда прекрасен.
Свод неба чист, и всё сулит,
Что будет день хорош и ясен.
И вот село! Прелестный вид:
Там на горе крутой, высокой
Великолепный храм стоит,
Внизу река. По ней широкий
И длинный мост ведет в посад.
Народ колышется. Въезжаем.
Отряд мы казаков встречаем
И стражи внутренней солдат;
Они разбойников поймали.
Ямщик остановился мой.
К нам офицер передовой
Бежит... Друг друга мы узнали:
"Ах, это ты, Храбров! Откуда?
Не ожидал такого чуда,
Чтоб здесь увидеться с тобой!"
- "Я еду в отпуск на покой,
Готовился покой мне вечный;
Бог спас меня, мой друг сердечный!"
Я тут ему пересказал
Ночное наше приключенье;
И что ж? Какое удивленье!
Он самых тех воров поймал,
Которых ждал старик плешивый.
Романтик бы красноречивый
Представил кучу тут картин;
Скажу я просто: мы расстались
И как друзья поцеловались.
"Прости, мой милый Валентин!"
- "Прости, Храбров! Мы повидались;
Судьбе спасибо! Добрый путь!"
Мне нужно было отдохнуть,
Я ночь не спал. На постоялом
Остановились мы дворе,
И на разостланном ковре,
Одетый теплым одеялом,
Заснул я крепко. Вот мой сон:
Мне чудилось, что на кладбище,
Умерших вечное жилище,
Куда-то я перенесен;
Брожу, а вечер наступает;
На небе молния сверкает,
И гром раскатисто гремит;
Сова хохочет, жук жужжит,
И мышь крылатая летает.
И что ж? Могила предо мной
С ужасным треском расступилась.
И в длинном саване явилась
Тень бледная; меня рукой
Она холодной обнимает...
"Проститься я пришла с тобой:
Смерть лютая нас разлучает!"
Сказала... и узнал я в ней
Тень нежной матери моей.
Я плакал. Сердце трепетало.
Гром грянул. - Я проснулся вдруг.
Родимая, мой милый друг,
Не верю, чтоб тебя не стало!
Нет, от беды избавит бог!
Я, право, обойтись не мог,
Чтоб не представить сновиденья;
Романтики такого мненья,
Что тот поэт не удалец,
Кому не видится мертвец.
Верст десять ехать нам осталось.
От нетерпения казалось,
Что время медленно текло.
Вот наша роща и село,
Вот церковь, пруд, сад плодовитый,
Дом, черепицею покрытый,
Вот конопли и огород;
Мы подъезжаем - я вбегаю
И мать-старушку обнимаю
И целый девок хоровод.
Терентий Карпов, дядька мой,
Служитель пьяный и глухой,
С почтеньем руку лобызает;
Федора-ключница бежит,
От радости на всех брюзжит
И нам обед приготовляет.
"Мой друг Парфен! Бог мне велел
Еще увидеться с тобою!
Ты возмужал, похорошел, -
Сказала мать, - а мне судьбою
Дочь милая еще дана;
Ты будь ей братом! Вот она".
И вдруг я вижу пред собою
Красавицу в шестнадцать лет:
В романах Вальтер Скотта, Мура,
Нодье, виконта д'Арленкура
Читали вы ее портрет.
За стол мы сели: и рубцы
Нам подают, к ним пряженцы,
Бараний бок с горячей кашей,
Жаркого гуся и пирог;
Но есть я ничего не мог,
А любовался всё Наташей.
В дом матушка ее взяла,
Ей было девять лет, не боле;
Священник нашего села
Нашел ее младенцем в поле,
Принес домой и воскормил.
Наташу попадья любила,
Но бог помощницы лишил
Почтенного отца Кирилла.
Тогда он плача упросил,
Чтоб матушка взяла Наташу.
"Бог наградит за щедрость вашу! -
Упав к ногам, он говорил, -
Теперь живу я одинокий;
Как мне за девочкой смотреть?
К тому же в старости глубокой
И мне недолго умереть".
Родительница с восхищеньем
Наташу согласилась взять,
Ее учить и наблюдать
За добрым нравом, поведеньем
И, сколько можно, утешать.
Наташа многое уж знала:
Умела колпаки вязать,
На гуслях песенки бренчать
И полотенца вышивала.
Прошло еще пять иль шесть лет.
Другим Наташа занималась,
И в длинный талию корсет
Она затягивать старалась;
Носила кисею, перкаль,
Большие букли завивала,
"Светлану" наизусть читала;
Лишь одного ей было жаль:
Она не знала по-французски.
Тиранка мода губит нас:
И даже в деревнях подчас
Никто не говорит по-русски.
Наташа в обществах бывала,
Но и с хорошеньким лицом
Большою частью всё молчала.
Всяк может согласиться в том,
Что было ей довольно скучно:
Молчанье с скукой неразлучно.
Представлю я в главе другой,
Читатель, новые картины.
Дошед рассказа половины,
Я смелой напишу рукой
Ряд целый точек
. . . . . . . . . . . . . .
И от правил
Романтиков не отступлю:
Я точки в повестях люблю;
Лорд Байрон тысячи их ставил,
И подражатели его:
Гиро, Сумет, Виктор Гюго
Лишь точками известны стали
И славу за вихор поймали.
Глава 2
Читатель, может быть, дивится,
Что я так сведущ и учен;
Но я всегда любил учиться,
И мой полковник, граф Валтрон,
Саксонец, Гете обожатель,
Был мой наставник и приятель;
Он колдунов, чертей любил,
И, признаюсь, ему в угоду,
Я принял новую методу:
Расина-трагика бранил,
Не смел Вольтера звать поэтом,
А восхищался я "Гамлетом"
И "Фауста" переводил.
Мне нужно было отступленье:
Читателю я доказал,
Что службы долг мне не мешал
Любить и книги и ученье.
Теперь к Наташе я своей
В восторге сердца обращаюсь.
Вот месяц, как в деревне с ней
Живу и жизнью наслаждаюсь.
Хоть снег порхает по полям,
Мы с нею резвимся, гуляем,
При матушке, по вечерам,
Романы, повести читаем;
Старушка дремлет, и для нас
Тем лучше: тысячу я раз
У милой руку поцелую;
Она в невинности своей
Твердит, что я любезен ей;
Я весел, счастлив, торжествую!
Ах, без любви пустыня свет!
Однажды утром мне пакет
Приносят с почты; я читаю:
"Мой друг. Тебя уведомляю,
Что старика ты не убил:
Ему ты руку раздробил;
Он ранен, но в живых остался;
Во многом, к счастию, признался,
И я в Саратов буду с ним.
С тобой, товарищем моим,
Увижусь к радости сердечной.
Твой друг нелицемерный, вечный
_Валентин_".
Я доброй матери моей
Прочел приятеля посланье.
"Исполни бог мое желанье! -
Она сказала. - Может, ей
Он и жених! Не правда ль, милый?
Стараться будем всею силой,
Чтоб он Наташу полюбил!
Он не богат, я это знаю,
Но честен, говорят, и мил;
А честность я предпочитаю
Богатству и чинам большим".
Я был в смущенье, недвижим
И не сказал в ответ ни слова,
А милая была готова
Заплакать от таких речей.
Но, к счастью, капитан-исправник,
Великий краснобай, забавник,
На двор катит с женой своей,
Большой охотницей до чтенья,
Питомицей мадам Жарни.
"Скорее чаю и варенья, -
Кричит старушка, - вот они.
А, Петр Фомич, прошу садиться!
Аксинья Павловна, ко мне,
Поближе, только не чиниться.
Давно мы в здешней стороне
Гостей любезных не видали.
Прошу Парфена полюбить;
Надеюсь, вы о нем слыхали:
Он отпущен со мной пожить;
Господь старуху утешает".
И Петр Фомич меня тотчас
С восторгом к сердцу прижимает,
Жена учтиво приседает:
"Monsieur Храбров, мы ждали вас
С большим, поверьте, нетерпеньем!
Я слышала, что вы поэт!
Скажите, правда или нет?
Я очень занимаюсь чтеньем,
И романтизм меня пленил.
Недавно Ларина Татьяна
Мне подарила Калибана:
Ах, как он интересен, мил!
Заиры, Федры, Андромахи
Не в моде более у нас,
О них и наши альманахи
С презреньем говорят подчас".
- "Что, каково, - Фомич вскричал, -
Умом хозяйка щеголяет?
Неделю каждую журнал
Она недаром получает;
Язык французский ей знаком,
И розовый ее альбом
Наполнен разными стихами,
Рисунками и вензелями".
Но вот Наташа за столом
Чай ароматный разливает.
Франтиха с головы снимает
Московский щегольской берет;
"Подобного в уезде нет, -
Она с улыбкою сказала, -
Мадам Ле-Бур шлет всякий год
Мне кучу иностранных мод;
Но дорога несносно стала,
А с ней расстаться не могу,
В большом я живучи кругу".
Чай отпили, и ночевать
Остались гости дорогие;
Их должно было удержать:
Проезды осенью дурные,
И Петр Фомич, исправник наш,
Хоть должностью давненько правил,
Мостов нее вовсе не исправил,
Свой наблюдая авантаж,
Иль прибыль, говоря по-русски;
Чтоб мне от рифмы не отстать,
Одно словечко написать
Осмелился я по-французски.
Ты смелость не почти виной,
Читатель благосклонный мой!
Глава 3
Питомица мадам Жарни,
Супруг ее и bon ami {*}
{* Добрый друг (фр.).}
У нас довольно погостили,
И только чрез четыре дни
Мы их в Саратов отпустили.
Ах, сколько мы прочли стихов
На сцену вызвав колдунов
Немецких, английских, шотландских,
Норвежских, шведских и лапландских.
И, в чертовщину углубясь,
С восторгом мы о ней читали;
Вкус тонкий и в твореньях связь
Мы сущим вздором почитали.
Еленой {*} Фаустовой быть
{* Читай Елену, новую поэму г. Гете.
(Прим. В. Л. Пушкина.)}
Аксинья Павловна желала,
Чего-то тайного искала
И не хотела говорить
О классиках она ни слова;
Но всей душой была готова
С рогами черта полюбить
И всю вселенну удивить
Рождением Эвфориона.
Исправник был другого тона:
Он слушал нас и всё зевал;
С старушкою в пикет играл,
И пунш ему был утешеньем.
Романсов русских нежным пеньем
Наташа забавляла нас.
"Ах, милая, как жаль, что вас
Мадам Тегиль петь не учила, -
Вздохнув, франтиха говорила, -
В Москве я пела и сама,
Но, к огорченью, всё забыла.
В провинции сойти с ума
Немудрено от страшной скуки;
Я здесь четвертый год живу,
Всё как во сне, не наяву,
И не беру гитары в руки".
Вот как мы быстрые часы
С гостьми своими провожали;
Соседей клали на весы
И всех почти критиковали;
Так водится: людей хвалить
Трудней гораздо, чем бранить.
На святках предводитель Хватов
Дает огромный маскерад
И приглашает нас в Саратов.
Я приглашенью очень рад;
Но тамо милая со мною
Мазурку будет танцевать
И легкостью, и красотою
Всем нравиться и всех пленять.
Мы съехались, и полковая
На хорах музыка гремит;
Приличность и порядок зная,
Наш предводитель Неофит
Иванович, одетый греком,
Княгиню Милову ведет;
Танцуя польский, руку жмет;
Он самым модным человеком
У нас в губернии слывет
И, душ две тысячи имея,
Жать руки может не робея.
Аксинья Павловна со мной
Идет, жеманясь, в сарафане;
Супруг ее, в ямском кафтане,
С предлинной черной бородой,
Наташу подхватив, тащится
За маскерадною толпой;
Вбегает в залу и кружится
Кадриль пастушек, пастухов;
Губернский стряпчий Батраков
Является в усах гусаром;
Разносчик с ленточным товаром
Смешные делает прыжки
И дамам подает стишки.
Армяне, арлекины, турки
Теснятся, бегают кругом.
Какой шум, крик, какой содом!
Но полночь бьет, и вмиг мазурки,
К отраде многих, начались.
Я взял Наташу. Понеслись
Мы с нею вихрем по паркету.
Часа три посвятив пикету,
Старушка мать явилась к нам.
Мазурки кончились, мы сели.
Разносят виноград гостям,
И яблоки, и карамели,
Оршад, и мед, и лимонад,
И пунш охотникам до рома.
Почтеннейший хозяин дома
Всех угощать душевно рад.
Но что я вижу? В парике
И упираясь на клюке,
Подходит маска с длинным носом
И тотчас к матушке с вопросом:
"Давно ль сынок приехал твой
И долго ль поживет он с нами?
Какой же молодец собой!
Подай мне руку, милый мой!
Мы были в старину друзьями",
И вдруг мне на ухо шепнул:
"Я Валентин!" - и ускользнул.
Здесь Валентин, и в маскераде
В дурацком резвится наряде,
Подумал я, он шут большой
И до проказ охотник вечно.
Ко мне он будет? Рад сердечно:
Он добрый сослуживец мой.
В Наташу влюбится? Так что нее?
Я в ней уверен, для нее
Я всех милее и дороже,
Открыто сердце мне ее.
Но вот уж солнца на восходе,
Московской повинуясь моде,
Пустились гости по домам;
По нашим вороным коням
Ямщик брадастый вмиг ударил
И скоро нас в село доставил.
Глава 4
Зима настала; снег пушистый
Покрыл и холмы, и луга;
И пышной Волги берега
Освещены луной сребристой.
Летит на тройке удалой
К нам гость доселе небывалый,
Князь Пустельгин, плясун лихой,
Охотник псовый, добрый малый,
Хотя немного и болтлив.
Гусаром будучи, военной
Он как-то службы невзлюбив,
В Московский перешел архив.
Богатый дядя и почтенный
Каким-то случаем ему
Чин камер-юнкера доставил;
В прибавок старичок к тому,
Скончавшись, молодцу оставил,
Так сказать, pour la bonne bouche {*},
{* На закуску (фр.).}
В Саратове пять тысяч душ.
У предводителя на бале
С Наташей князь вальсировал
И даже ей на опахале
Экспромт какой-то написал,
Чувствительный и кудреватый,
Из антологии им взятый.
Итак, князь Пустельгин у нас:
Счастливый для старушки час!
Она в сердечном восхищенье.
Федора и весь дом в волненье:
Чем угостить? Что подавать?
Вот несут кофе с сухарями,
Витушками и кренделями.
"Прошу на гуслях поиграть, -
Наташе матушка сказала, -
Давно я очень не слыхала
Любимой песенки моей:
"Соловей, мой соловей!"
Наташа милая запела
Приятно, просто, как умела;
Я, бледный, близ нее стоял
И ноты ей перебирал.
"Прелестно, sur mon Dieu {*}, прелестно! -
{* Видит бог (фр.).}
С ужимкой Пустельгин сказал. -
И Булахов, певец чудесный,
Хотя в столице и живет,
Не лучше этого поет".
Потом, ко мне подсев поближе,
"Вы были, слышал я, в Париже, -
Промолвил он, - скажите нам,
Чем боле занимались там?
Каков Тальма в игре Ореста?
Приятна ли Менвьель-Фодор?
Вы всех их знали... Я ж ни с места
И нигде не был до сих пор;
Но я вояж предпринимаю,
И прямо в Рим. От скуки здесь
Скачу я по полям, порскаю
И в карты проигрался весь!"
Мы после вдруг заговорили
О новых книгах, о стихах
И модный романтизм хвалили.
"Хвала германцам! О чертях
Они понятие нам дали! -
Вскричал наш князь. - И доказали,
Что шабаш ведьм и колдунов,
Мяуканье и визг котов,
Крик филинов и змей шипенье -
Прямое сцены украшенье;
И что "Британик", "Магомет",
В котором чертовщины нет,
Ни всей прелестной, адской свиты,
Несносны, скучны, позабыты!.."
Что вижу я? Товарищ мой,
Романтик скромный, небольшой,
К вечернему столу явился.
"Насилу я освободился,
Мой друг Храбров, от скучных дел.
Разбойник, атаман Маркел,
Во всем перед судом открылся.
Пятнадцать лет назад тому
Случайно удалось ему
Ограбить барина с женою.
В коляске, позднею порою,
Несчастный ехал из гостей
С подругой доброю своей,
С дитятей, нянею, слугою.
И с грозной шайкою злодей
На них напал. Все пали мертвы.
Но дочь, младенец двух годов, -
Сам бог ей, видно, был покров, -
В живых осталась, и сей жертвы
Всесильный не хотел принять:
Злодеи на нее поднять
Рук кровожадных постыдились,
Хотя, оставив под кустом,
Они с добычей удалились;
И утром, ехавши верхом,
Священник, говорят, почтенный
Нашел ее и, пораженный
Младенца ангельской красой,
Отвез ее в кров мирный свой..."
"И вот она!" - старушка закричала,
Наташа в обморок упала;
Я в трепете ее дерзкая
И в чувство привести старался.
Весь дом на помощь к ней сбежался,
А камер-юнкер ускакал,
Увидев общее смятенье
И хлопоты, и огорченье.
Примечания
Капитан Храбров (с. 523). - Впервые - "Подснежник на 1829 г." (гл. 1);
"Северные цветы на 1829 г." (гл. 2); "Радуга на 1830 г." (гл. 3), "Денница
на 1830 г." (гл. 4). Дядя А. С. Пушкина В. Л. Пушкин, один из активных
карамзинистов, скептически относился к "модной" романтической словесности
второй половины 1820-х гг., полемически противопоставляя ей классические
идеалы, выработанные французской культурой XVII-XXXVIII вв. "Капитан
Храбров", начатый, видимо, в 1828 г. (в феврале 1828 Г. Е. А. Баратынский
сообщал А. С. Пушкину: "Василий Львович пишет романтическую поэму" - Е. А.
Баратынский. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951, с. 490), явился
иронической отповедью романтикам. В то же время В. Л. Пушкин испытывает
явное воздействие творчества, своего племянника, в особенности поэмы "Граф
Нулин" и романа в стихах "Евгений Онегин" - подробнее см.: Поэты 1790-1810-х
годов. Л., 1971, с. 869.
Стр. 523. Большой саратовской дорогой. - Перефразируется начальный стих
поэмы Козлова "Княгиня Наталья Борисовна Долгорукова"; споры вокруг
творчества Козлова во многом способствовали появлению пародии В. Л. Пушкина.
Семь лет я не был в той стране... - обыгрывается традиционный для
романтической литературы мотив "возвращения на родину".
Стр. 524. Старик с плешивой головою. - Не исключено, что пародируется
вызвавшая недовольство карамзинистов баллада П. А. Катенина "Убийца" (1815).
Особое раздражение в ней вызывало обращение убийцы-мужика к месяцу: "да
полно, что! гляди, плешивый!", шокировавшее своей грубостью. Простонародные
разбойники В. Л. Пушкина полемически напоминают об "Убийце" Катенина, в
котором поэт справедливо видел своего литературного противника. По
свидетельству А. С. Пушкина в письме П. А. Плетневу от 9 сентября 1830 г,
последними словами умирающего Василия Львовича были: "Как скучны статьи
Катенина". Сверчок-злодей - постоянный "персонаж" баллад В. А. Жуковского
(эту кличку в "Арзамасе" носил А. С. Пушкин) введен в сугубо бытовой,
низменный, контекст.
Стр. 526. Вот мой сон. - Вещий сон - постоянный мотив романтической
баллады; ср. пародийное переосмысление его в "Горе от ума" (сон Софьи) и
более сложное в "Евгении Онегине" (гл. VI, сон Татьяны).
Стр. 527. Вальтер Скотт (1771-1832) - шотландский исторический
романист; Мур Т. (1779-1852) - английский поэт-романтик; Нодье Ш.
(1780-1844) - французский писатель-романтик, популярностью пользовалась его
повесть "Жан Сбогар" (1818); Д'Арленкур Ш.-В.-П., виконт (1789-1856),
французский исторический романист; ср. в "Графе Нулине": "Какой писатель
нынче в моде // Все Д'Арленкур и Ламартин". Перечисляются образцы модной
словесности.
Стр. 528. "Светлану" наизусть читала. - Имеется в виду самая знаменитая
из баллад Жуковского, упоминание ее отсылает и к "Евгению Онегину", где
Татьяна Ларина постоянно сопоставляется с героиней этой баллады. Она не
знала по-французски - ироническая перелицовка образа Татьяны Лариной,
которая "по-русски плохо знала" ("Евгений Онегин", гл. III).
Стр. 529. Ряд целый точек - сознательная замена текста рядом точек -
одна из типично романтических вольностей, введенная Байроном, часто
допускавшаяся в романтической поэме, использованная Пушкиным в "Евгении
Онегине". Гиро П. (1778-1847), Суме А. (1789-1845), Гюго В. (1802-1885) -
французские поэты-романтики, решительно реформировавшие традиционную
классицистическую французскую поэтику. Я принял новую методу... -
Противопоставление Шекспира и Гете - Расину и Вольтеру типично для
романтической эстетики.
Стр. 531. Недавно Ларина Татьяна // Мне подарила Калибана. - Упоминание
пушкинской героини - ответный ход дяди на шутку племянника, введшего в толпу
гостей на балу у Лариных ("Евгений Онегин", гл. VI) своего "двоюродного
брата" Буянова - героя фривольной поэмы В. Л. Пушкина "Опасный сосед"
(1811). Калибан - персонаж драмы Шекспира "Буря"; не исключено, что здесь
упомянут в качестве персонажа "драматической шутки" В. К. Кюхельбекера
"Шекспировы духи" (1824) - одного из наиболее ярких проявлений
романтического культа Шекспира, раздражавшего В. Л. Пушкина. Заира; Федра;
Андромаха - заглавные героини одноименных трагедий Вольтера и Расина. Неделю
каждую журнал // Она недаром получает - наиболее романтическим журналом был
"Московский телеграф" Н. А. Полевого (издавался с 1825 г.), вполне вероятно,
у В. Л. Пушкина-реминисценция из "Графа Нулина": "Мы получаем Телеграф". Ср.
в соседних строках тему модной одежды, связанную в сознании читателей
конца 1820-х гг. с журналом Полевого, публиковавшего сведения о последних
модах.
Стр. 532. Свой наблюдая авантаж // Иль прибыль, говоря по-русски. - Ср.
"Но панталоны, фрак, жилет // Всех этих слов на русском нет" ("Евгений
Онегин", гл. I). Елена - имеется эпизод оживления Елены Прекрасной (Гете,
Фауст, II часть, акт III).
Стр. 533. Эвфорион - трагически погибший сын Фауста и Елены, в образе
которого просматривались черты Байрона. В авторском примечании В. Л. Пушкин
называет "Елену" "новой поэмой" потому, что знаком он с ней по переводу,
сопровожденному статьей С. П. Шевырева ("Московский вестник", 1827, ч. 6,
?21). Гете опубликовал этот эпизод весной 1827 г., и Шевырев расценил его
как отдельное произведение. Перевод и статья Шевырева, выражавшие культ Гете
в среде московских любомудров, стали известны автору "Фауста", написавшему
по этому поводу письмо с высокой оценкой труда Шевырева (в русском переводе
опубликовано - "Московский вестник", 1828, ч. 9, ? 11); см. об этом: В. М.
Жирмунский. Гете в русской литературе. Л., 1981, с. 131-134.
Стр. 535. В Московский перешел архив. - В Московском архиве
министерства иностранных дел служили многие любомудры ("архивны юноши" -
"Евгений Онегин", гл. VII). Ироничная характеристика Пустельгина продолжает
полемику с кругом любомудров, о которой см. предыдущее примечание.
Стр. 536. "Соловей, мой соловей" - романс А. А. Алябьева на слова А. А.
Дельвига (1826). Булахов Петр Александрович (ок. 1793-1835) - певец, тенор,
прославился как выдающийся исполнитель романса "Соловей". Тальма Ф.-Ж.
(1736-1826) - великий французский актер, был знаком с В. Л. Пушкиным.
Менвьель-Фодор Ж. (1793-1828) - итальянская певица, выступавшая в России,
Франции, Италии. Эпизод ориентирован на поэму А. С. Пушкина "Граф Нулин". Не
исключено, что причиной явились слухи о том, что А. С. Пушкин наделил
заглавного персонажа некоторыми чертами своего дяди (легкомыслие,
франтовство). В. Л. Пушкин, как бы отрицая эти предположения, переадресует
упреки своим литературным противникам.
Стр. 537. "Британик" - трагедия Расина, "Магомет" - имеется в виду
трагедия Вольтера "Фанатизм, или Магомет пророк".
А. С. Немзер,
А. М. Песков 
