Медведь[править]
Сидели мы за завтраком в замке X после маневров, и, завтракая, разговаривали. Речь шла о модном идоле — об огне. Только и слышалось, что о свинцовом дожде и о других метафорах в том же роде. Были такие, которые говорили за, а были и такие, которые говорили против.
Одни говорили, что нужно учить солдата беречь свои патроны, как зеницу ока, а не пускать пули на ветер; что солдат, как охотник, должен стрелять только тогда, когда имеет большую вероятность попасть; что, конечно, и выстрелив зря, можно попасть, но что на этом основывать успех стрельбы в бою странно, а нужно рассчитывать на свойства и особенно человека, который им орудует.
Другие восторгались страшною действительностью массового огня и доказывали серьезную необходимость сжигать возможно больше патронов. Все эти споры повергли меня в большое смущение и целый день не выходили из головы. Кто прав, кто виноват? Этот целый день вертелся в голове и мешал думать о чем-либо другом. Лег я спать, а вопрос стоит передо мною да и только. Утомившись, я, наконец, задремал.
И видится мне тяжелый, удручающий сон. Стою будто я середь глухой степи один одинешенек и гнетет меня предчувствие беды неминучей. По счастью, в руках отличная магазинка, а в воздухе толкутся патроны, стремясь попасть в патронник. Едва я успевал выпускать один патрон, как другой сам собою лез на его место. Это меня подбодрило; нечего бояться, думаю: только подступись кто, уложу.
Не успел я этого подумать, как гляжу — вдали бродит медведь, и будто чего то ищет. Прицелился я в него и бац. А медведь точно этого только и ждал: повернул и прямо пошел на меня. Я стреляю, без конца, а он все идет. Что за чудо! Заколдован он, что ли, или как глупая скотина, прет себе, не сознавая опасности? и все ближе и ближе.. Я подумываю наконец бежать, да ноги не слушаются. Я стреляю с остервенением, руки начинают деревенеть, а он все катится: дрожь пронимает меня; но из последних сил продолжаю стрелять. Наконец, руки повисли как плети, винтовка замолкла, а громадный медведь поднялся уже на дыбы и идет на меня. Смертный холод объял меня; ни руки не ходят, ни с места сдвинуться не могу. И вот — мы лицом к лицу; слышу его тяжелое противное дыхание на моем лице. Вдруг, о ужас! Он раскрыл свою страшную пасть, и голосом презрительно насмешливым, человеческим голосом, заговорил: «Ну, а дальше что? Дурак ты, дурак! В бабки бы тебе играть, а не из ружья стрелять! не говорили разве тебе смолоду, что глупому сыну не в помощь богатство! На то и вышло».
Я проснулся, облитый холодным потом; и, пока не пришел в себя, все еще видел мало по малу исчезавший призрак медведя, а кругом меня патроны, летая и сталкиваясь, так и хлопотали попасть в винтовку.
- ↑ Это сон действительный, а не придуманный. Автор, бывший на маневрах во Франции, в 1883 году, в окрестностях Дижона, был участником разговора об употреблении огня, по поводу того, как один из иностранных офицеров приходил в восторг, что при обороне переправы полк извел по 35-ти патронов на человека. На это автор возразил, что такой полк он бы не только не похвалил, но сделал бы выговор командиру полка за бестолковое расходование патронов. Возбуждение, понятное при совместном нахождении офицеров разных армий, и породило этот сон, который автор записал и передал на память офицеру французской армии, писавшему в «Revue militaire de l’Étranger», под цифрой (45) и прекрасно знавшему русский язык. Этот офицер и привел описанный выше сон в своей статье, которая помещена в № 285 «Revue militaire de l’Étranger» 1883 г. Ред.
